Глобализация — новая тема философии. Давлат химматов некоторые философские аспекты глобализации

Глобализация в массовом сознании и в представлении интеллигенции - это новая система власти и господства. Реальная модель глобализации радикально отличается от этих взглядов.

Реальная глобализация формирует новые социальные условия во всех сферах. Воспользоваться благами глобализации мешает борьба между субъектами, группами, между субъектом и группой, а также между малыми и более крупными группами. Структурная сила глобализации затрагивает все слои социальной жизни.

Одной из самых важных и сложных проблем социально-философского исследования глобализации является постоянная взаимосвязь ее функциональных и нефункциональных элементов.

Глобализация, таким образом, – это не новый, еще неизведанный силовой центр и не мировое правительство, но, по сути, качественно новая система отношений между акторами.

Ключевые слова: глобализация, глобальные связи, глобализированный мир, либерализм, неолиберализм, постмодернизм, монетаризм, демократия, саморазрушительные тенденции, саморазрушающееся общество.

Kiss E. The philosophy of globalization (pp. 16–32).

Globalization in mass consciousness and within the idea of the intellectuals is a new system of power and supremacy. The real model of globalization differs from these views dramatically.

Real globalization forms new social conditions in all spheres. The struggle between subjects, groups, between subjects and a group as well as between smaller and larger groups prevents from using all the blessings of globalization. Structural strength of globalization influences all layers of social life.

One of the most important and complex problems of sociophilosophical study of globalization is a constant interconnection of its functional and non-functional elements.

Thus, globalization is not a new and unknown center of power and not a world government, but in essence a qualitatively new system of relations between actors.

Keywords: globalization, global connections, globalized world, liberalism, neo-liberalism, postmodernism, monetarism, democracy, self-destructive tendencies, self-destructive society.

I . О глобализации

Согласно общепринятому широкому пониманию, глобализация – это наука о масштабных проблемах, каждая из которых качественно, по-новому и все более ощутимо затрагивает и отдельного человека, и человечество в целом. В этом смысле закономерно, что к сфере глобализации относятся, например, проблемы экологии, полезных ископаемых, миграции, глобальные проблемы охраны здоровья (поскольку их более невозможно ограничивать рамками государства), глобальные позитивные и негативные тенденции изменения численности населения, энергопотребление, торговля оружием, кризис в области борьбы с наркотиками или дилеммы интеграции и мировой экономики.

Существует также другая пространная трактовка глобализации – именно ее мы будем придерживаться в настоящей работе, – которая не привязывает проблемы и явления глобализации к конкретным отдельно возникающим «глобальным» вопросам (или к их произвольному набору), а исследует структурные и функциональные связи в новой глобальной ситуации в целом .

Всемирно-исторический поворот в 1989 г. стал значимым этапом эволюции глобализации. Основной причиной этого является тот факт, что до 1989 г. само существование двух мировых режимов удерживало процесс глобализации на линии конкретных практических границ. Каждый тщательно отобранный элемент глобализации мог вырваться за пределы системы этих режимов только благодаря исключительным усилиям.

В результате стремительного скачка глобализации, начавшегося в 1989 г., был воплощен в жизнь один из возможных вариантов глобализации, а именно тот, который связан с монетаризмом и мировым долговым кризисом. Таким образом, всепроникающее действие глобализации должно отразиться и на проблемах монетаризма, и на проблемах мирового кризиса задолженности.

Одной из самых важных и одновременно самых сложных проблем социально-философского исследования глобализации является непрерывное взаимодействие ее функциональных и нефункциональных элементов и аспектов, которые подобны винтикам в машине. Чем больше глобальные процессы реализуют свой общемировой характер, тем очевиднее они проявляют в своей деятельности явно функциональные характеристики. Например, чем более очевидной становится «глобальная» структура мировой экономики, тем отчетливее преобладают функциональные теоретические определения . С теоретической точки зрения функциональные и нефункциональные элементы гетерогенны, но на практике они органично и гомогенно переплетаются друг с другом.

Глобализация, таким образом, – это не новый, еще неизведанный силовой центр и не мировое правительство, это, по существу, качественно новая система отношений между всеми акторами . Одной из ее специфических черт является достаточно «демократичная» возможность доступа к глобальным процессам и сетям. И абсолютно логично описывать фундаментальное явление глобализации, используя критерии доступа и доступности . Однако в этой области скрыты две самые слабые стороны глобализации. Глобализация нивелирует целый ряд специфических отличий и разрушает границы, обеспечивая по существу всеобщую доступность. Стало быть, в этом смысле глобализация «демократична»: участие в глобальных процессах может даже обозначить новую концепцию «равенства». Глобализация, динамическое развитие которой включает элементы дискриминации, обнаружила бы противоречие не только в теоретическом, но и в практическом плане. В этой связи необходимо установить всемирно-исторический баланс глобализации. Этот баланс будет зависеть от итогового соотношения между демократией, и более того – между равенством доступа, и отличительными аспектами, то есть реально существующими саморазрушительными социальными процессами в поле деятельности этих двух тенденций .

С этим вопросом связана вторая особо важная проблема качественного скачка глобализации в 1989 г. То, что глобализация способствует возникновению новых в смысле качества и разнообразия отношений, – только одна сторона медали. Качественно новый характер отношений является результатом того, что посредники и социальные слои, раньше отделявшие человека от глобальных проблем, исчезли, и теперь каждый может получить доступ к многосторонней коммуникации в глобальных сетях напрямую, то есть без каких-либо посредников, как и любой другой актор. Обратной стороной медали является вопрос, возникнут ли в ходе развития глобализации действительно новые ресурсы, способные удовлетворить растущие запросы, порожденные доступностью. Триумфальный прорыв глобализации сам по себе ведет к росту числа ресурсов, но в гораздо меньшем объеме, чем «объем возможностей», требуемый для мира со все более и более растущей доступностью. И именно невозможность удовлетворить потребность в доступе сильно вредит хорошо сложившейся системе глобальных связей. Эти негативные перспективы напоминают некоторые средства массовой информации, которые предлагают большое разнообразие телеканалов, но одновременно с ростом доступности не обеспечивают качественного роста «источников» развлекательных и культурных программ. В итоге все, что они могут предложить в ответ на растущие потребности, – это низкопробные программы или бесконечное повторение испытанных и надежных «типовых» программ.

Глобализация рождает целый ряд альтернатив в идеологической, а также государственной, общественной и культурной сферах, каждая из которых требует толкования. С точки зрения теории науки теория глобализации – это теория общества, и неважно, сколько еще будет придумано новых, ранее не существовавших концепций феномена глобализации, нет ни необходимости, ни возможности выдумывать для них новую теоретическую модель.

Как мы уже говорили, реально существующая глобализация – это не новый силовой центр и не мировое правительство, но качественно новая система отношений всех акторов, главная характеристика которых – «глобальность», то есть возможность получить доступ к глобальным процессам и сетям особым, «демократическим», путем. В глобализированном мировом сообществе взаимоотношения Востока и Запада меняются; в этом новом мировом порядке, основанном на новых взаимозависимостях, роли должников и кредиторов, победителей и проигравших переплелись . Что касается общественного капитала, необходимо упомянуть тенденцию «нисходящей спирали», вызванную глобализацией, которая означает, что типы социального капитала, инвестируемого обществом в отдельных людей, качественно и количественно сокращаются. В основном это последствие кризиса общественной сферы, соответственно развитие «общества знания» могло бы устранить это проблему. Подход, основанный на глобализации, мог бы выявить ограниченность тех подходов, которые остались на уровне национального развития. Мы также можем рассматривать тенденции глобализации на уровне философского обобщения, взяв в качестве критериев категории субъекта, деятельности и эмансипации .

В результате падения социализма неолиберальная политическая и экономическая система заняла господствующее положение, что привело к ошибочному отождествлению неолиберализма и либерализма . Структурные и функциональные характеристики глобального мира сейчас формируются именно этой неолиберальной системой . В подобном контексте появляется Третий Путь – неравные взаимоотношения между неолиберализмом и социальной демократией.

Глобализация реализуется в мире постмодернистских ценностей . Что касается историко-философского метода, мы не пытаемся дать определение главным характеристикам постмодернизма через противопоставление его модернизму. Мы отходим от широко распространенного противопоставления модернизма и пост-модернизма, так как твердо уверены, что сущность постмодернизма может быть раскрыта в его отношении к структурализму и неомарксизму. Два этих течения были знаковыми для философии 60-х гг. Иногда они дополняли друг друга, иногда вступали в конфликт. К середине 70-х гг. неомарксизм прекратил свое существование так же резко, как обычно обрушивается природная катастрофа, и примерно в это же время структурализм тоже признал свою несостоятельность. На месте этих двух сильных течений образовался философский вакуум, который, однако, не означал «вакуума философов», то есть их отсутствие, поскольку в это время появились другие мыслители, которые хоть и обладали политической властью, но не имели собственной философской системы. Это был вакуум, который постмодернизм успешно заполнил метафилософией . Отсюда следует, что современная философия находится под двойным гегемонистским влиянием постмодернизма и неолиберализма-неопозитивизма. Наиболее важная симметрия между этими двумя направлениями – в попытке заново упорядочить весь процесс мышления через регулирование процессов формирования понятий и структуры объекта. Но их стратегии разнятся: неолиберализм-неопозитивизм главным требованием выдвигает редукционистскую верификацию, в то время как постмодернизм считает верификацию недопустимой . Однако оба направления имеют еще одну общую черту: ограничение объема правил философской верификации, как и ее полное исключение, реализуется не в рамках свободного межсубъектного дискурса, а в обстановке межличностного влияния.

Бесспорный прогресс глобализации является элементом развития современного рационализма. Однако очевидный ход развития современной рациональности нельзя воссоздать, не упомянув об эмансипации, которая также имеет огромное историческое значение. Рационализация, «отрезвление» (Entzauberung), «диалектика Просвещения» должны появиться в новом контексте. Концепция эмансипации должна быть представлена также в историко-философском дискурсе всемирно-исторического «прощания» с мифами. Вся критика современной рациональности основывалась на эмансипации, которой не произошло, хотя необходимость в ней росла параллельно с развитием рационализации. Исключение эмансипации может представлять серьезную угрозу процессу рационализации и глобализации .

Связь с современностью в историко-философском смысле имеет решающее значение не только с точки зрения потенциальных врагов и образа врага. В положительном смысле она имеет решающее значение, так как в некоторых важных аспектах глобализация, фактически выросшая на почве современности, стремится также вычеркнуть самые важные на настоящий момент достижения современности . Имеется в виду столкновение объединяющего социально-демократического типа развития государства благосостояния и тоже объединяющего неолиберального разрушения этого государства. В результате самой типичной фундаментальной характеристикой современного мира является не глобализация и не интеграция в чистом виде, но глобализация или интеграция, определяемые через государственные долги, которые характерны для всех стран.

Нисходящая спираль социального капитала также является следствием именно такой структуры глобализации, и поэтому данное явление также имеет глобальный характер. Мы не стремимся сбрасывать со счетов многочисленные «истории успеха» – впечатляющие цивилизаторские достижения глобализации. Но именно реально проявившиеся на данный момент структурные характеристики глобализации являются причиной того, что восходящая спираль крупных достижений и нисходящая спираль социального капитала не пересекаются. Когнитивный компонент, задействованный в современном производстве, является частью более широкой концепции когнитивного капитала, в то время как социальный капитал, инвестируемый в последующие поколения, не воспроизводится на уровне человеческой цивилизации. Это также означает, что будущее должно стать полем битвы между цивилизацией и варварством, даже если ни одно из определений этих терминов не будет напоминать существовавшие до сих пор понятия цивилизованности и варварства.

Еще один важный элемент нового порядка в международной политике («нового мирового порядка») – это новая интерпретация понятий «идентичность» и «различие». К 1989 г. неолиберальная логика понимания данных терминов заменила социалистические, а также христианские базовые понятия об идентичности и различии. Это означает, что ни социалистическая солидарность, ни христианская братская любовь не могут уменьшить безжалостную силу различий . Неолиберальная идентичность – это не что иное, как безусловное уважение и гарантия прав и свобод отдельного человека (чьи права могут стать простой формальностью в условиях существования определенного ряда социальных различий). В подобных случаях различие – это не просто различие, ценность или идеология, оно даже может стать значимой характеристикой социального существования .

В рамках данной концепции принципиально важно также проанализировать существующие связи между глобализацией и политикой как особыми видами социальной деятельности или подсистемы. Эта необходимость вытекает из того факта, что, строго говоря, политика сейчас отличается от той, которая существовала несколько десятилетий назад. Но мы не станем этого делать, поскольку политика, политическая подсистема и политические классы, по всей видимости, постепенно займут свое место в системе глобальных отношений (и в новой мировой экономике). А это значит, что со временем станет возможным более тщательное исследование политический сферы (das Politische), при этом не надо будет перечислять все новые координаты мировой истории .

Особенности демократии – фундаментальный вопрос глобализации, новой глобальной мировой экономики и новой политической системы, которая постепенно адаптируется к новым координатам. Прежде всего это вопрос функции и структуры . Возможно, так и должно быть, поскольку глобальная деятельность может/могла бы осуществляться и развиваться только на базе демократического либерализма или либеральной демократии. В этом смысле либеральная демократия – это «modus vivendi» глобализации. Но функциональные и структурные характеристики глобализации должны напоминать нам подлинные ценностные компоненты либеральной демократии, которая гарантировала исключительную законность политической системы до того, как окончательно сформировались функциональные и структурные сферы.

Демократический характер политической сферы получил распространение в ряде новых, еще неясных функций. Демократические ценности покинули мир ценностей и превратились в структуру и функции .

Перед либеральной демократией в целом стоят новые, подчас неизвестные и сложные задачи . Во-первых, она является функциональной и структурной основой глобализации, а во-вторых, отношения глобализации ставят либеральную демократию перед лицом ранее неизвестных проблем. В основе либеральной демократии лежат теперь другие идеи, от нее ожидают иных результатов, при этом базовое определение не меняется .

Современная модель мира подразумевает зрелую форму глобализации, определяющей характеристикой которой (помимо других важных понятий) является феномен государственного долга, устанавливающий в основном экономические и политические границы глобализации и играющий решающую роль в формировании глубоко монетаристских характеристик современной глобализации. Это общая модель, в рамках которой проходит широкомасштабный процесс расширения ЕС. Такое многообразие функций приводит к тому, что даже отсутствие теории имеет свои негативные последствия, хотя это вряд ли когда-либо станет центральным вопросом дискуссии.

Одна из самых серьезных проблем будущего связана с проблемой государства . Отправная точка здесь – взаимоотношения между глобализацией и национальным государством; общественное политическое сознание знакомо с новыми напряженными отношениями и проблемами правомочности, возникающими в этой сфере. С точки зрения государства таким же важным элементом является регулирование политических и экономических процессов, результаты которых имеют огромное значение. Важная характеристика будущего (и круга вопросов, которые необходимо будет решить) заключается в том, что государство не является нейтральным актором, обладающим исключительно функциональными характеристиками, особенно с учетом того, что после 1945 г. современное государство взяло на себя цивилизаторские и практически все социальные задачи в беспрецедентном, до того абсолютно неизвестном, масштабе, а подобные задачи могут возникнуть только за пределами государства, границы которого «пошатнулись» под влиянием процессов глобализации, уничтожившей целые «пространства» социальных сетей. И в этой ситуации государство проигрывает. Но есть и другая тенденция, признаки которой уже отчетливо проявляются в современных глобальных процессах. Так, уже существуют успешные (национальные) государства, которые смогли воспользоваться достижениями глобализации и даже интеграции для реализации своих истинных целей в качестве национальных государств, а также своих давно забытых стремлений к расширению национальных государств.

И эти государства уже во многом выиграли от расширения Европейского союза, которое, конечно, тоже можно рассматривать как процесс глобализации. Вступление в ЕС отвлекает общественное мнение и внимание исследователей от исключительной важности функций государства будущего, в то время как безусловный и относительный упадок государства, в силу исторических причин сконцентрировавшего в себе все социальные и цивилизаторские функции, проявляется в конкретных практических трудностях .

Акторский аспект в целом – новый, вызывающий интерес компонент глобализации. Этот термин может также использоваться для описания политической и социальной реальности доглобализационной эпохи. Однако глобализация начинает новый этап в истории этого понятия главным образом потому, что она освобождает индивидуальных акторов от организационных и первичных взаимосвязей более крупных политических и социальных целостностей, в основном организаций , и тем самым по-новому организует мир акторов. Это означает, что в конечном счете любой человек является актором, и это не простая игра слов . Мы – акторы в теоретическом и практическом смыслах, хотя до сих пор ассоциируем эту новую сторону глобализации скорее с ныне существующим «автократическим» самодержавием, нежели с также ныне существующими демократическими компонентами. Естественно, все феномены глобализации имеют свои акторские аспекты, даже проблема отношений с развивающимися государствами.

Но акторы глобализации очень часто выпадают, это отчетливо видно при сравнении новых специфических глобальных функций. Ситуация с отсутствующими акторами возникает, когда в ходе политических или других процессов глобализации образуются новые важные функции, но при этом отсутствуют в равной степени сильные, ответственные и легитимные акторы, способные взять на себя реализацию этих функций . Естественно, что в условиях подобной исходной ситуации акторские места «распределяются» заведомо неверно: либо пустующие места и функции отсутствующих акторов остаются незамеченными, либо быстро реагирующие заинтересованные группы заполняют собой этот вакуум, что серьезно деформирует политическое пространство. Базовая модель проста: заинтересованная группа, заполняющая вакуум, может называться актором только в одном специфическом смысле, то есть в том смысле, что она преследует исключительно свои собственные интересы . Чтобы достичь своей цели, она должна в известной мере сформировать политическое пространство, но так как она осуществляет это не как легитимный и конструктивный актор, то, следовательно, ее деятельность неизбежно подразумевает разрушение политического пространства.

II . Монетаризм и либерализм

После своей победы в 1989 г. либерализм (в истинном смысле этого слова, а не рассматриваемый в узком смысле как партия) является «вечной» темой политических и политологических дискуссий. Гегемония либерализма, в смысле верховенства определенных стόящих соглашений, является эффективным предприятием, даже если имеет неумышленно (а, впрочем, иногда и намеренно) неверную ориентацию, что заметно на примере существующей до сих пор дискуссии вокруг Фрэнсиса Фукуямы. Одно ошибочное направление – это образ либерализма как политической партии, по крайней мере в идеологическом смысле (который, мы можем с уверенностью сказать, еще не одержал победу во всемирно-историческом плане). Другое интересующее нас излюбленное направление является единственным и, по существу, главным оправданием того, что происходит сегодня. Оба этих неверных направления подтверждают множество сознательно мотивированных, как, впрочем, и немотивированных, стратегий нейтрализации, цель которых – вынести этот единичный случай победы либерализма за пределы свойственных ему рамок. Лишь немногие полагают, что две эти стратегии нейтрализации могут преследовать разные цели. Одной из таких целей может быть нейтрализация тех особенностей новой гегемонии, на основе которых мы могли бы, например, выстроить либеральные и динамические требования к новому миру победившего либерализма.

Однако эта относительная нейтрализация интерпретации смысла и значения событий 1989 г. отнюдь не ведет к утрате существующим либерализмом своего значения в качестве общего знаменателя и предмета широкого обсуждения на протяжении всех этих лет. Либерализм проявляется во всех вопросах, и в современных дискуссиях он олицетворяет все ценности. В подобной ситуации описательные и нормативные, или относительные ценностные, позиции постоянно перемешиваются. Мы критикуем сегодняшние экономику и политику за «либеральность» и в то же время втайне надеемся, что «либерально» настроенные акторы будут в целом положительно рассматривать настоящее . С другой стороны, также подразумевается, что мы берем на себя возможную ответственность за негативную сторону системы, определяемую как либерально-экономическая или либерально-политическая.

С теоретической и практической точек зрения самая большая проблема современной открытой или скрытой дискуссии о либерализме – это как раз широко распространившиеся институты, которые пришли одновременно с либерализмом (иногда в форме неолиберализма) в рамках так называемой монетарной экономической системы. Мы хотели бы выступить против подобной попытки слияния, особенно там, где вопрос касается четкости понятий. Очевидно, что хотя этот интерес имеет прежде всего чисто теоретическую направленность, он также обладает неоспоримой и очевидной практической значимостью, поскольку можно с уверенностью сказать, что в каждый исторический период новая атрибуция политического языка обязательно имеет явное практическое применение (например, нет ничего удивительного в том, что какие-нибудь «Новые правые» назовутся «республиканцами» или «либералами»). Однако здесь мы не пытаемся вести себя как пуристы, нам совершенно ясно, что официальный политический язык никогда не сможет соответствовать всем теоретическим и историческим требованиям. В подобном контексте наши требования заключаются в том, чтобы политико-теоретический принцип отражал по крайней мере очевидную связь с базовой идеологией или с основной сутью соответствующего политического или концептуального течения.

Любое ослабление классического либерализма незамедлительно оборачивается большой проблемой. Несмотря на очевидную простоту и прозрачность базовых положений либерализма, это возможно, поскольку либерализм – это совокупность множества «свобод». В 1911 г. Л. Т. Хобхаус рассматривал следующие «свободы» в качестве элементов либерализма, определяющих его правильное понимание: «гражданская», «фискальная», «индивидуальная», «социальная», «экономическая», «внутренняя», «местная», «расовая», «национальная», «международная», «политическая» свободы, а также «суверенность народа». На самом деле либерализм эффективен под давлением разумной необходимости реализовать или защищать все свободы. Поэтому всегда крайне опасно, если течения и концепции, позиционирующие себя как «либеральные», оказываются «редукционистскими» в своем понимании свободы. Кроме того, вопрос не в том, насколько «больше» или «меньше» свободы или свобод необходимо, чтобы называться «либеральным». Скорее вопрос в том, что даже небольшое ухудшение качества или уменьшение объема свобод, в которые так верят, ведет к тому, что в целом вера в либерализм как в нечто «либеральное» начинает колебаться. Любое ослабление либерализма оказывает важное влияние на всю его концепцию. С этой точки зрения логично предположить, что специальное упрощение либерализма/неолиберализма до рамок монетарной системы неправомочно. Прежде чем мы дадим определение этому новому явлению, которое понимается под термином «монетаризм», будет нелишне кратко проанализировать либерализм как политическое направление и «точку кристаллизации» политических партий. Ключ к любому либерализму лежит в базовой идеологии, которая наиболее адекватно выражается в тезисе «свободная игра свободных сил». Один аспект этого вопроса заключается в том, чтó этот тезис исторически означал для каждого заинтересованного представителя политического либерализма, как эта концепция соотносилась с представлениями того времени о мире, с какими глобальными освободительными представлениями о порядке эта идея была неразрывно связана. Другой также очень важный аспект этой проблематики – в том, что только те представления, концепция или политическая группа, которые остаются относительно верными основам этой базовой идеологии, могут на законных основаниях называться либеральными.

Нет никаких сомнений, что судьба либерализма как политического направления во многом зависит от того, будут ли неукоснительно следовать базовой идеологии. Однако с такой же уверенностью можно сказать, что чем «ближе» либеральный политический или идеологический курс к соответствующей реальности, тем сложнее ему оставаться преданным базовым идеям. Ситуация, которую мы часто наблюдаем, позволяет нам увидеть, что либерализм всегда сильнее проникает в политические и социальные институты, но в то же время как независимая группа проигрывает в значимости и влиянии на массы. Отсюда вытекают причины, почему либерализм на некоторое время исчезал со сцены как крупный объ-единяющий независимый политический участник: политическая (либералы не боролись за существенное расширение всеобщего избирательного права) и социологическая (всегда предпринимались шаги по развитию политической организации, однако социологическая база такого независимого политического направления уменьшилась). Кроме того, либерализм обогатил здравыми и важными идеями другие направления, и теперь существенно сократились не только социологическая, но и оптимальная индивидуальная база для независимой либеральной политической партии. Хорошим подтверждением тому, что независимая либеральная альтернатива в политике постоянно сокращается, служит тот факт, что после наиболее результативных и грандиозных исторических потрясений либерализм всегда при первой возможности вновь появляется на политической сцене; это также означает, что в «обычные» исторические эпохи и в период упадка развивающийся либерализм всегда получает наибольшие шансы к обновлению как раз в условиях очень крупных беспорядков.

Теперь мы подошли к наиболее сложной проблеме современного либерализма. Это, как уже говорилось, по существу либерализм обновления. И поэтому мы хотели бы обратить внимание непосредственно на предысторию. Процессы 70-х и 80-х гг. продемонстрировали совершенно иную ситуацию: формирование новой либеральной идеологии происходило не только после развала другой, по-иному организованной крупной системы, но уже, в определенном смысле, в период ее упадка, подобного распаду последней Римской империи и развитию и распространению раннего христианства. Помимо всего прочего, данный исторический опыт объясняет, как могли произойти наиболее значимые на данный момент упрощения основных либеральных идей в рамках надежной «монетаристской» системы в ходе довольно простого сопоставления системы либерализма и системы монетаризма.

Прежде чем приступить к описанию понятия монетаризма, употребляемого в настоящем исследовании, мы можем сравнить главные характеристики этих систем во всемирно-исторической перспективе. Именно реально существовавший социализм 70–80-х гг., который оказался центральным объектом, против которого могли объединиться классический политический либерализм с его правами человека и возникший в противовес национальному, если говорить в узком смысле, «монетарному» (читай – более экономическому ), перераспределению обновленный либерализм, сдавая свои позиции, создал эту новую всемирную монетаристскую систему, в которой объединились две оригинальные концепции, не имеющие почти ничего общего друг с другом. Либерализм прав человека и ярко выраженный либерализм монетарных ограничений и новой организации, ориентированной против централизованного перераспределения, смогли выступать как две стороны одной медали скорее под воздействием явно более неконкурентоспособного реального социализма, вынужденного обороняться с учетом своего реального положения в системе координат новой действительности, чем под воздействием подлинно герменевтических классических, экономических и политических дискуссий. Доказать обратное легко. Только в западной политике либералы, защищающие права человека, могли оказаться в оппозиции монетарным ограничениям. Неудивительно, что внедрение такой экономической политики проводилось на Западе крайне правыми и консервативными политиками. Система слабеющего реального социализма была сама по себе политическим пространством, которое либерализм, критиковавший государственное перераспределение, не мог непосредственно сформировать из-за когнитивного диссонанса с классическим либерализмом прав человека уже на том основании, что ни первый, ни второй не были либерально устроены и что именно в рамках этой системы критика чрезвычайно сильного централизованного перераспределения (в экономическом смысле) сама по себе породила классические либеральные идеи о «свободной игре свободных сил». Реальный социализм не «ошибочно истолковал» эту новую ситуацию, он просто не осознал ее, не заметил, что одно его существование делает возможным значительную стратегическую перегруппировку сил и идеологий, и безостановочно создавал прецедентные случаи, которые каждый раз как нельзя лучше подкрепляли новую структуру (на базе случайного объединения обоих либерализмов). Таким образом, реальному социализму не удалось продемонстрировать некоторые элементы своей концепции, которые совершенно не соотносились с новой идеологией. Например, ее концептуальная модель не отражала того, что социализм уже понял некоторые истины рыночной экономики, а также ту ситуацию, когда социализм не смог вписаться в эту реальность.

Таким образом, всемирно-исторический посткоммунистический либерализм, сохраняющий свою силу, объединил элементы классического и монетаристского либерализма. Однако этим развитие основных идей не ограничилось. Сегодня объединение либерального описания политической и социальной действительности с монетаристским описанием тех же сфер – феномен, распространенный во всем мире, и в этом заключается наиболее проблематичное на сегодняшний день упрощение либерализма. Негласное сравнение либерализма и монетаризма не только подразумевает неверную официальную трактовку, но и одновременно вводит в сильное заблуждение.

Однако прежде чем мы приступим к критике подобного сравнения, крайне необходимо прояснить, что в этой статье мы понимаем под монетаризмом или монетарной системой. Соответственно это возвращает нас к экономической системе (и в первую очередь финансово-экономической), которая также не имеет определения.

Под монетаризмом мы понимаем однородную последовательную политико-экономическую систему, которая, равномерно и широко (хотя и не повсеместно) распространяясь посредством внутренних и внешних долгов государств, приводит к формированию либерально-демократической политической системы и гегемонии постмодернистских ценностей в мире людей.

Далее под монетаризмом мы будем понимать именно эту систему, для которой приняли, что ее можно в общем обозначить как либерализм. Кроме того, и это надо учитывать в первую очередь, никогда «либеральные» политические силы того времени не проводили более жесткую экономическую политику монетарных ограничений даже случайно, не говоря уже о том, что перспективные радикальные консерваторы вели идеологическую борьбу с любым государственным перераспределением как идеологией «левых» и в то же время совершенно забывали, что многие социальные классы и элементы этого перераспределения были инициированы и претворены в жизнь не тайными «левыми» идеологами, а прежними потребностями так называемого общества потребления. Удивительно, но с точки зрения современной экономики между монетарными ограничениями и государственным перераспределением нет никаких существенных и глубоких противоречий, эти аспекты выступают не в качестве оппонентов, а как две главные последовательные концепции экономической политики. Не менее удивительно и то (и это вызвано современным сравнением монетаризма и либерализма, которое для нас является главным современным упрощением либерализма), что сегодня Р. Рейган и М. Тэтчер, вынужденные постоянно использовать это понятие, перед всеми предстают либералами. Если продолжать приводить подобные доводы, мы можем оправдать и противоположную сторону. Ведь в то время были не только монетаристы, не являвшиеся либералами, но и яркие либералы, протестовавшие против монетаризма (среди других можно привести в пример Ф. фон Хайека).

То, что современная господствующая политико-экономическая система не имеет своего названия, опасно, и это очевидно. Это очень напоминает Каканию Роберта Музиля (то есть Австро-Венгрию), которая не имела названия и фактически исчезла. Конечно, не считая названия, эта мировая политико-экономическая система, безусловно, существует как единство, но не воспринимается таковым. Ежедневно в своей деятельности она проявляет себя как единство, хотя пока это единство осознается и описывается скорее как процесс глобализации. Однако отсутствие названия ведет к формированию общепринятого представления, согласно которому широкие круги рассматривают текущую ситуацию в целом как «нормальную» и «беспроблемную». В конечном счете мы фактически наблюдаем «нормальные» экономические ситуации и «нормальную» политику, самую нормальную, которую только можно представить, а именно – либеральную демократию. Монетарная система фигурирует здесь как абсолютно беспроблемная, без каких бы то ни было разумных сомнений. На данном этапе мы, разумеется, не будем анализировать монетарную систему как таковую. Мы только хотим обратить внимание на то, что именно в подобном восприятии монетарной системы как «нормальной» также игнорируется неправомерное сравнение монетарной системы с либерализмом. Невозможно перечислить здесь все причины и аргументы. Самый важный аргумент по-прежнему, как всегда, в другом: монетарная система так далека от трех компонентов базовой либеральной идеи («свободная игра свободных сил»), что термин «либеральный» оказывается сплошным обманом. Монетарная система во многом ограничивает социальное пространство для маневрирования (если только не уничтожает его полностью), во многих областях экономического регулирования вводит чрезмерную централизацию, так что она не может более рассматриваться как часть либеральной сферы. Опять же, концепция государства в рамках данной системы лишена фундаментальности. Сокращая по всем направлениям свои социальные функции, монетарная система упрочивает бюрократию во всех значимых финансово-экономических сферах, чего практически никогда не происходит в «нормальных» демократиях.

В условиях сокращения социального обеспечения необходимо помнить о важном отличии: формально его сокращение вследствие задолженности проводится не монетарной системой; суть его заключается в том, что монетарная система хочет разрушить многочисленные запреты или способствовать их ликвидации. Уничтожение определенных социальных достижений, с одной стороны, можно также трактовать как бюджетно-финансовое явление, но, с другой стороны, явления, о которых идет речь, – это социальные запреты, действовавшие на протяжении двух тысяч лет истории европейской цивилизации, причем некоторые из них действуют с 1945 г. в качестве запретов нового индустриального общества и постгитлеровской европейской демократии как нового sine qua non (непременного условия) существования западных обществ. После такого анализа мы можем уже совсем по-другому взглянуть на термин «ликвидация дополнительных социальных достижений», на эту деятельность по уничтожению запретов и не можем всерьез рассматривать необходимость дать определение либерализма, поскольку либерализм всегда понимает базовую идеологию «свободной игры свободных сил» в освободительном смысле.

К уже сказанному можно добавить, что полностью пересматривается вся политическая сфера. В мире монетарной системы радикально обесценивается вся подсистема политического деятеля. Политический деятель – это человек, который может и, несомненно, должен многое обещать до выборов, однако он не имеет фактически никаких шансов собственными силами сломать деятельность всей монетарной системы; его наиболее важная и сложная обязанность состоит в том, чтобы демократическим путем выбрать ту сферу, которая станет жертвой следующих ограничительных мер. Нам представляется, что подобные трансформации политического деятеля отнюдь не то явление, которое в полной мере было бы достойно называться либерализмом. Другое серьезное расхождение между либеральной базовой идеологией и крупной монетарной системой состоит в том, что если «свободная игра свободных сил» (на основе которой потом возникает реально работающая система), по сути, предсказуема, то «свободная» монетарная система в исключительно важные периоды сознательного и случайного вмешательства (в понимании Карла Шмитта), по большому счету, зависит от политических решений. Разница настолько огромна и важна, что ее теоретическая значимость не обсуждается. Имеющее решающее значение жесткое вмешательство уже в ближайшем будущем породит глубокие проблемы в теории демократии, так как в конечном счете мы также должны учитывать, кто и на основании какого общественного и демократического права осуществляет это вмешательство. Наконец, с точки зрения демократической теории для подобного «чрезвычайного» вмешательства недостаточно одних лишь речей талантливого оратора во влиятельных СМИ о том, какой он «опытный» и «хороший» специалист, и что он может, исходя из этого, принимать законные решения по актуальным проблемам.

Тем не менее, учитывая подобные факты, многие честные и несколько поверхностные критики монетаризма считают, что монетаризм на самом деле не демократичен. И снова мы возвращаемся к скрытому, уже упомянутому нами исходному пункту: для монетаризма реальный социализм, по-другому называемый коммунизмом, остается легитимным, поскольку он еще раз доказывает, что симбиоз политико-демократического и монетарно-ограничительного либерализма может иметь некий «смысл» для существующего социализма. И только для легитимности «либерального» типа мы не находим подтверждений, которые тают, как снег, в свете простейшей критики. Конечно, мы можем смириться с тем фактом, что «либерализм», как и множество других политических терминов, понятие неясное, двусмысленное и безжизненное. Однако для каждого термина мы должны продумать минимальное единство и связь с основной идеологией, а в таком случае это больше, чем вопрос терминологии.

Назвать либерализмом крупную монетарную систему (рассматриваемую теперь с точки зрения реально существовавшего социализма, который к настоящему моменту исчез) на этом основании является обманом в плане профессиональной этики. Существует только один аспект, где крупная монетарная система и неолиберализм имеют нечто общее. Однако эта связь не является неразрывной или прочной, не является она и взаимозависимостью, как это часто представляется. Единственная действительно существующая связь – простое сосуществование, которое, однако, не имеет решающего значения и не является чем-то реальным. В совершенно конкретных особых исторических обстоятельствах стали существовать политические концепции либеральной демократии, защищающей права человека, и более замкнутая монетарная система; и при еще более конкретных исторических обстоятельствах это сосуществование политической концепции либеральной демократии прав человека и более замкнутой монетарной системы стало характерной чертой необычной либеральной идеологии и риторики. Эта связь действительно является сосуществованием, поскольку оно, в принципе, может быть отвергнуто обеими сторонами. Мы учитываем случаи, когда более замкнутая монетарная система может также продуктивно существовать с той же демократией консервативного типа, а также с консервативными вариантами недемократической политической системы (фашизмом и посткоммунизмом).

До сих пор крупная монетарная система описана не в полной мере, хотя она представляет собой удачный и легко постижимый предмет для экономики и политики, а также для общества. Она представляет собой экономическую политику либерального толка, хотя не только не является либеральной (мы уже можем сказать об этом совершенно определенно на основании предыдущих рассуждений), но в узком смысле не является и экономической политикой, поскольку имеет мало общего с экономикой как таковой. Это та экономическая политика, или политическая экономика, которая заботится исключительно о финансовых операциях и при этом особое внимание уделяет благоприятным условиям для государственных финансовых сделок, в результате которых, в условиях двойной задолженности государства, большие потоки денег всегда могут быть переведены из государственной сферы в другие. Происходит это не потому, что эти государственные сферы более не нуждаются в денежных ресурсах, а под влиянием более простого многообещающего аргумента – в данных обстоятельствах эти ресурсы легко переводить. Эта фундаментальная концепция крупной монетарной системы отводит каждому актору свою область игры, без чего, как было сказано, он имел бы (а возможно, и нет) дело непосредственно с реальными экономическими процессами, поскольку концепция отражает логику бюрократических и фискальных процедур, которые, впрочем, соответствуют формулировке «мира на бумаге», где реальные экономические процессы могут протекать слишком быстро и (в отрицательном смысле) абсолютно легко.

По этой причине монетарная система по своим признакам – это «экономическая политика», ее экономическая составляющая может существовать (в малой степени) независимо от политики так же, как и политический компонент – от экономики. Необходимо упомянуть тот факт, что здесь мы имеем дело с новым сочетанием экономики и политики. Каждый монетарный (экономический) шаг является политическим, каждый монетарный (политический) шаг – экономическим. Монетарная система имеет дело с экономикой и обществом только в пограничных случаях; естественно, для этой системы небезразлично, пытается ли общество противостоять ей. Для сторонника монетаризма «чрезвычайное обстоятельство», по Карлу Шмитту, – единственное социальное условие, привлекающее его внимание. Его не волнуют даже экономические процессы, то есть они «свободны» и их единственное требуемое обязательство – согласовываться с общими финансовыми условиями. Раз уже зашла речь о «свободе», нужно сказать, что «свободны» не только экономические процессы, «свободны» также социальные процессы и акторы; это в переводе на финансовый язык означает, что они могут делать и проверять на практике то, что им нравится, и все это правильно и законно. Здесь проявляется другое важное отличие от основной либеральной идеологии, поскольку в ее рамках действительно произошло осознание того, что нельзя нарушать запреты, чего, как мы указывали выше, совсем не скажешь о крупной монетарной системе. Крупная монетарная система живет с обществом в некоем «супружестве», при этом она может судить о состоянии своего «мужа» только по его страдальческим крикам.

Это – логическое следствие существования крупной системы, которая может соединить политику и экономику настолько крепко, что это приведет к формированию своего собственного языка, который, несмотря на концепцию многих лингвистов-философов, является не «просто» языком, а, говоря кратко, представляет собой систему понятий, смысл которых соответствует первоначальным задачам. Таким образом, язык крупной монетарной системы стирает все различия между макро- и микроуровнями процессов; из этого следует, что школьный персонал и медсестры через свой отказ от «спроса на товары потребления» оплачивают долги армии, отраслей тяжелой промышленности или работы гидроэлектростанций. Таким образом, условием финансового баланса является на языке монетаризма «избыточное потребление», даже если в рассматриваемой стране не достигнут самый низкий уровень потребления западных стран. В этом языке каждый предмет обладает своими рыночными характеристиками: физическими, ментальными, воображаемыми или утопическими. В бесконечном убеждении, что все является (и должно быть) рынком, крупная монетарная система забывает не только свои предыдущие исследования по истории экономики (например, осуществленные Карлом Поланьи), но также и актуальные исследования современных границ рынка. Основной темой становится не отопление больницы, а зуб гражданина (лучше с его экономическими и научными характеристиками), представленный как «связанный с рынком» и «зависящий от рынка». В то время как отдельные простые ответственные граждане должны на работе компенсировать государственные долги за счет своего физического существования, политические деятели и банкиры до настоящего времени никогда не были легально осуждены за планирование долгов. Очевидно, здесь правит закон казино – проиграть как можно больше, и чем больше, тем лучше.

Политика монетаризма утверждает (и в этом есть определенная характеристика действительности), что она «реагирует» на новое социальное государство, которое можно описать, по крайней мере метафорически, как «болезнь общества». Однако на самом деле монетаризм сам по себе является социальной болезнью, он имеет так мало общего с реальными экономическими процессами, социальными запретами и реальными целями основной либеральной идеологии, что подобная классификация должна оказаться вполне оправданной. Если добавить к этим фактам также все демократические и теоретическое проблемы, то мы сможем понять картину еще глубже.

Основная тенденция саморазрушающегося общества – это рост государственного долга, за которым экономика не успевает даже при самых благоприятных конъюнктурных условиях. Ахиллес не может догнать черепаху. Следовательно, саморазрушающееся общество – это общество, которое не способно поддержать (посредством государственных институтов) современный высокоразвитый уровень пост благополучной цивилизации, которого оно когда-то достигло. И это не просто вопрос экономики. Если шахта будет закрыта из-за нерентабельности, это не приведет к социальному самоуничтожению. Но если государство будет вынуждено сделать значительный шаг назад в области образования или здравоохранения, саморазрушительные тенденции сразу станут очевидными. Поэтому основная проблема саморазрушающегося общества не в экономике: экономический упадок не является главной проблемой, так как за ним следует только экономический рост при более благоприятных условиях.

Мало того, что такой период не способствует накоплению цивилизационных или человеческих ценностей, он зачастую даже не может обеспечить простое существование. с этой точки зрения самоидентичность государства, общества и гражданина подвергается сомнению. Поэтому у государства, общества или гражданина нет возможности улучшить общечеловеческие ценности, им приходится истощать и даже разрушать эти ценности.

Саморазрушающееся общество – это новая и распространенная реальность современности, призывающая к реформированию фундаментальных понятий общественной жизни.

Адекватное понимание крупной монетарной системы происходит уже довольно долго – в политике, а также в экономике, – это давняя, постоянная и сложная проблема. Эта проблема понимания очень сложна, так как крупная монетарная система предлагает одновременно несколько граней одного общества. Разрушительный характер крупной монетарной системы проявляется постепенно и всегда в определенной последовательности шагов, и очевидно, что эти шаги не связаны друг с другом. С другой стороны, атаки и монетаристские вторжения всегда проявляются в безупречной идеологии неолиберального рационализма. Социальное представление о крупной монетарной системе станет еще более разнообразным, если мы подумаем о том, что монетаристский бульдозер иногда истребляет те социальные институты, которые фактически готовы к упадку и более нецелесообразны. Конечно, некоторые логичные, но рискованные шаги делают эти действия монетаризма не вполне законными. Однако, с другой стороны, сразу же проявляется еще одна грань крупной монетарной системы, близкая к успешным разумным действиям «против воли», а именно – жестокость, практически непревзойденная в мирные десятилетия и «не отступающая ни перед чем», которую можно легко разглядеть в нападках на (неизвестное, но близкое) общество. Действительно, жестокость этих нападений доходит вплоть до нарушения запретов, и не так просто найти этому объяснение. Мы уже немного коснулись проблематики нарушения запретов, сейчас более существенным является политический контекст этой жестокости. Совсем не стоит отказываться от мысли, сколько обществ с их фатальными болезнями и потрясенных кризисами выжило бы, если бы они позволили или могли бы позволить себе подобную жестокость, проявляемую крупной монетарной системой. Здесь проблема монетаристского нарушения запретов, о чем мы уже говорили, заключается в том, что в современной истории их уже не нарушают. Отсюда вывод – идеологической основой и условием для нарушения запретов является как раз антикоммунизм.

Конечно, остается вопрос, было ли оправданным нападение на угасающий реальный социализм, надо ли было идеологически поддерживать это нападение аргументами и дружеской помощью. Прежде всего парадокс в том, что антикоммунизм победил, только когда сформулировал эту цель как идеологическое направление и с удивлением обнаружил, что коммунизм благополучно скончался. Если мы будем понимать жестокость в подобном ключе, то скоро проявится еще одна грань крупной монетарной системы, а именно: эффективное и важное качество – способность функционально объединить современные международные процессы. Несомненно, очевидная нехватка способов подобной интеграции привела бы к пониманию, как объединить крупные макроэкономические и другие процессы в общую картину и распределить по функциям. Огромный успех крупной монетарной системы состоит в том, что это функциональное, а не прямое политическое, господство, в то время как раньше каждое главенство должно было быть по крайней мере внешнеполитическим. Однако эта особенность снова возвращает нас к вопросу о трудности восприятия и способности к интерпретации. Функциональная сила – это не только новое явление, это также инструмент, с помощью которого можно наилучшим образом решить сложные вопросы политической законности.

Если бы мы сейчас обратили свой взгляд на функциональный аспект монетаризма, картина обязательно бы снова изменилась. Появляется образ «повседневного» монетаризма. Конечно, морские баталии случаются не каждый день, не каждый день происходят и монетаристские атаки, это – повседневная жизнь, и она всегда проходит на фоне монетаризма. Мы также не можем быть уверены, что они никогда не повторятся. Абсолютного монетарного мира не существует, это также означает, что война будет продолжаться в обозримом будущем.

Крупная монетарная система не определяет саму себя, таким образом усложняя восприятие и описание. У нее нет объекта или объектов, на которые она опирается, что, впрочем, не означает, что у всех ее компонентов та же судьба. Крупная монетарная система сочетается с господством определенных ценностей в обществе, которые могли бы восприниматься как ее прямое следствие. Она меняет все подсистемы, без чего они бы прекратили свое существование. Крупная монетарная система преподносит себя как «нормальность» и как что-то, чего нельзя подтвердить только с либеральной точки зрения, хотя это «что-то» рождено либеральными принципами. Теперь нам кажется, что это не так.

В этом контексте неолиберализм сильно изменился. После повсеместной победы неолиберализм оставался единственным регулятором глобализации на политико-идеологической сцене, и на пике своего господства в общественно-политическом сознании он стал идентифицироваться со всем существующим социально-экономическим мироустройством. Он пока еще не достиг высокого уровня реализации существующего миропорядка, глобализации и рационализации (в социально-теоретическом смысле), которая также усиливает тенденции, порожденные «попытками распрощаться» с мифами. Если неолиберализм – это результат подобного высокого уровня рационализации в этой теоретической системе, он не должен пройти мимо развивающихся новых форм эмансипации.

Перевод с английского К. А. Бирюковой

Как мы можем несколько цинично заметить, это возможно, потому что знакомство с некоторыми новыми чертами политической сферы (das Politische) само по себе является весьма большим успехом, в то время как практически нет надежды познакомиться со всеми новыми чертами в целом. И поскольку частичная адаптация политической практики к новым отношениям уже имела место, нет необходимости в полной реконструкции теоретических отношений глобализации, чтобы обнаружить эти отношения.

Такая трансформация ценностей в структуры/функции, конечно, поднимает также абстрактные научно-теоретические проблемы.

Демократический порядок, как ожидается, ограничит миграцию, но в то же время сделает ее возможной.

31 марта 2004 г. в Боливии шахтер взорвал себя в здании парламента. Прямой причиной его действий послужило то, что он не получал пенсии, и его аргументация была безупречна. Он потребовал сумму, которую постепенно платил в качестве налогов государству Боливия на протяжении своего трудового стажа,
и сделал это не без законного основания.

Воображаемая страна в романе Р. Музиля «Человек без свойств», намекающая на Австро-Венгрию (прим. пер.).

Философское осмысление проблемы глобализации

1. Понятие «глобализация»

2. Информатизация общества как одна из причин создания глобального общества

3. Глобализация в сфере экономики

4. Глобализация в политической сфере

5. Культурная глобализация: феномен и тенденции

6. Религия и глобализация в мировом сообществе

7. Социологические и философские теории глобализации

7.1. Теория империализма

7.2. Теории глобальной системы Э. Гидденса и Л. Склэра

7.3. Теории глобальной социальности

7.4. Теория «воображаемых миров»

7.5. Деррида о процессе глобализации

1. Понятие «глобализация»

Под глобализацией следует понимать втягивание большей части человечества в единую систему финансово-экономических, общественно-политических и культурных связей на основе новейших средств телекоммуникаций и информационных технологий.

Предпосылкой появления феномена глобализации стало последствие процессов человеческого познания: развитие научного и технического знания, развитие техники, давшее возможность отдельно взятому индивиду воспринимать органами чувств объекты, находящиеся в различных точках земли и вступать с ними в отношения, а также естественно воспринимать, осознавать сам факт этих отношений.

Глобализация представляет собой совокупность сложных интеграционных процессов, охватывающих постепенно (или уже охвативших?) все сферы человеческого общества. Сам по себе этот процесс является объективным, исторически обусловленным всем развитием человеческой цивилизации. С другой стороны, современный ее этап во многом определяется субъективными интересами некоторых стран и транснациональных корпораций. С усилением данного комплекса процессов встает вопрос об управлении и контроле их развития, о разумной организации процессов глобализации, ввиду ее абсолютно неоднозначного влияния на этносы, культуры и государства.

Глобализация стала возможной благодаря всемирной экспансии западной цивилизации, распространению ценностей и институтов последней на прочие части мира. Кроме того, глобализация связана с трансформациями внутри самого западного общества, в его экономике, политике, идеологии, произошедшими за последние полстолетия.

2. Информатизация общества как одна из причин создания глобального общества

Информационная глобализация приводит к порождению феномена «глобального информационного сообщества». Данный термин достаточно широк и включает в себя, прежде всего глобальную унифицированную информационную индустрию, развивающуюся на фоне непрерывно возрастающей роли информации и знаний в экономическом и социально-политическом контексте. Данное понятие предполагает, что информация становится в обществе величиной, определяющей все прочие жизненные измерения. Действительно, происходящая информационная и коммуникативная революция заставляют переосмыслить отношение к таким фундаментальным понятиям как пространство, время и действие. Ведь глобализация может быть охарактеризована как процесс сжатия временных и пространственных дистанций. «Сжатие времени» является обратной стороной сжатия пространства. Сокращается время, которое требовалось для свершения сложных пространственных действий. Соответственно, каждая единица времени уплотняется, наполняется количеством деятельности, многократно превышающим то, которое можно было совершить когда-либо прежде. Когда время становится решающим условием совершения множества других событий, следующих за определенным действием, ценность времени значительно возрастает.

Сказанное позволяет понять, что пространство и время сжимаются не сами по себе, а в рамках комплексных - пространственным и временным образом разведенных - действий. Суть инноваций заключается в возможности эффективного менеджмента пространства и времени в глобальном масштабе: объединения массы событий в разное время и на разных участках земли в единый цикл. В этой согласованной цепочке событий, перемещений, трансакций каждый отдельный элемент приобретает значение для возможности целого.

3. Глобализация в сфере экономики

К п ричин ам глобализации в экономической сфере необходимо отнести следующие:

1. Повышение коммуникативной связности мира. Она связана как с развитием транспорта, так и с развитием коммуникативных средств.

Развитие транспортной коммуникации связано с научно-техническим прогрессом, который привел к созданию быстрых и надежных транспортных средств, вызвавших увеличение мирового товарооборота.

Развитие коммуникативных технологий привело к тому, что передача информации занимает теперь доли секунды. В экономической сфере это выражено в мгновенной передаче управленческих решений головной организации, в увеличении скорости решения кризисных проблем (зависит теперь только от скорости осмысления данной ситуации, а не от скорости передачи данных).

2. Выход производства за национальные рамки. Производство товаров начало постепенно утрачивать чисто национальную, государственную локализацию и распределяться по тем экономическим зонам, где какая-либо промежуточная операция оказывается дешевле. Теперь управляющая фирма может находиться в одном месте, проектирующая организация - совсем в другом, производство исходных деталей - в третьем, четвертом и пятом, сборка и отладка изделия - в шестом и седьмом, дизайн - разрабатываться в восьмом месте, а продажа готовой продукции осуществляться - в десятом, тринадцатом, двадцать первом, тридцать четвертом…

Современный этап глобализации в развитии экономической сферы характеризуется:

1. Образование громадных транснациональных корпораций (ТНК), которые в значительной мере освободились от контроля конкретного государства. Она сами начали представлять собой государства - только государства не «географические», а «экономические», базирующиеся не столько на территории, национальности и культуре, сколько на определенных секторах мировой экономики.

2. Возникновение внегосударственных источников финансирования: Международный валютный фонд, Международный банк реконструкции и развития и другие. Эти уже чисто «финансовые государства», ориентированы не на производство, а исключительно на денежные потоки. Бюджеты этих внегосударственных социумов зачастую во много раз превосходят бюджеты малых и средних стран. Вот эти «новые государства» являются сегодня основной унифицирующей силой реальности: любая страна, стремящаяся быть включенной в мировые экономические процессы вынуждена принимать те принципы, которые они устанавливают. Она влечет за собой переустройство местной экономики, социальное переустройство, открытие экономических границ, согласование тарифов и цен с установившимися на глобальном рынке и так т.д.

3. Формирование глобальной элиты - очень узкого круга людей, реально влияющих на масштабные экономические и политические процессы. Это связано с рекрутированием высшего менеджерского звена по всему миру.

4. Импорт низкоквалифицированной рабочей силы из беднейших, но богатых людскими резервами стран Третьего мира в Европу и США, где наблюдается демографический спад.

5. Непрерывное перемешивание «национальных реальностей». Мир обретает черты фрактальности: между любыми двумя его точками, относящимися к одному множеству (к одной экономике, к одной национальной культуре), всегда можно поместить третью, относящуюся к другому множеству (другой экономике, другой национальной культуре). Это связано с тем, что по «дороге глобализации» идут два встречных потока: вестернизация - внедрение западных паттернов (образцов жизни) на Юг и Восток, и ориентализация - внедрение в западную цивилизацию паттернов Востока и Юга.

6. Незападные ареалы человечества становятся объектами экономической глобализации; многие государства при этом теряют значительную часть своего суверенитета в особенности применительно к осуществлению экономической функции, являясь при этом «не более чем инструментами для продвижения глобального капитализма». На многих из них ложатся издержки экономической глобализации, которая приобретает асимметричный характер, когда богатство в невиданной степени концентрируется на одном полюсе, а бедность - на другом.

Экономика, таким образом, становится ведущей сферой глобализации, начиная с которой она неизбежно распространяется и на другие сферы жизни общества, вызывая далеко идущие социальные, социокультурные и политические изменения за пределами того очага, где они зарождаются.

4. Глобализация в политической сфере

Вслед за мировой экономикой началось формирование мировой политики.

Предпосылками глобализации в политической сфере послужили, во-первых, технологическая революция 1950-60-ых гг., повлекшая развитие материального производства, сфер транспорта, информатики и коммуникации. И, во-вторых, как следствие первого, выход экономики за национальные рамки.

Государство больше не способно полностью контролировать обмен в экономической, политической и социальной сферах, оно утрачивает свою прежнюю монопольную роль главного субъекта международных отношений. С точки зрения сторонников неолиберализма, полноправными субъектами международных отношений могут выступать транснациональные компании, неправительственные организации, отдельные города или иные территориальные общности, различные промышленные, торговые и иные предприятия, наконец, отдельные индивиды.

К традиционным политическим, экономическим, военным отношениям между государствами добавляются разнообразные связи между религиозными, профессиональными, профсоюзными, спортивными, деловыми кругами этих государств, причем их роли могут иногда быть равными. Утрата государством прежних места и роли в международном общении нашла выражение и в терминологии - замене термина «интернациональный» термином «транснациональный», то есть осуществляемый помимо государства, без его непосредственного участия.

На смену старым проблемам международной безопасности приходят новые, к которым государства и другие субъекты международной политики оказались не вполне готовы. К таким проблемам относится, например, угроза международного терроризма. До недавнего времени понятие «международный терроризм» больше подчеркивало международную опасность такого явления, чем обозначало реальный, очевидный фактор в международных отношениях. Последние события показали, что в мировой политике произошли качественные сдвиги.

5. Культурная глобализация: феномен и тенденции

Зарождающаяся глобальная культура - американская по своему содержанию. Конечно это не единственное направление изменений, между глобализацией и «американизацией» нельзя поставить знак равенства, но преобладающая тенденция, которая проявляется и, вероятно, будет проявляться в обозримом будущем.

Важнейшим явлением, сопровождающим глобальные изменения во многих странах, является локализация: глобальная культура принимается, но с существенными местными видоизменениями. Так, проникновение с Запада в Россию ресторанов быстрого питания привело к распространению фастфудов, предлагающих блюда традиционной русской кухни, с соответствующими русифицированными названиями. У локализации бывают и более глубокие аспекты. Так, буддистские движения на Тайване заимствовали многие организационные формы американского протестантизма, чтобы распространять религиозное учение, в котором нет ничего американского. Под видом локализации скрывается еще одна разновидность реакции на глобальную культуру, которая лучше всего характеризуется термином «гибридизация». Некоторые авторы называют эту модель «трансформационистской», поскольку она описывает «смешение культур и народов как порождение культурных гибридов и новых глобальных культурных сетей».

Одной из важных форм культурной глобализации является так называемая «обратная глобализация» или «истернизация», когда вектор культурного воздействия направлен не от центра к периферии, а наоборот. Вероятно, наиболее существенное культурное воздействие на Запад Азия оказывает не через организованные религиозные движения, а в форме так называемой культуры New Age. Очевидно ее влияние на миллионы людей в Европе и Америке как на уровне представлений (перевоплощение, карма, мистические связи между индивидом и природой), так и на уровне поведения (медитация, йога, тай-чи и боевые искусства). New Age гораздо менее заметна, чем упомянутые религиозные движения; но она привлекает к себе внимание все большего числа специалистов, изучающих религию. Остается гадать, до какой степени New Age будет влиять на «метрополию» зарождающейся глобальной культуры, изменяя, таким образом, ее форму.

Происходит своеобразное «вырождение» культуры, которое проявляется в замещении культурных отношений технологическими; в возникновении мультикультурализма, конечной целью которого становится «индивидуальная культура»; в подавлении базовых ценностей культуры - моральных, религиозных и этнических регуляторов; в распространении массовой культуры и индустрии удовольствий.

Анализируя процесс индивидуализации культуры в глобальном мире, необходимо отметить, что глобализация не является непосредственной причиной индивидуализации: ее стимулирует возрастающая подвижность и неустойчивость социально-групповой структуры общества и его нормативно-ценностных систем, быстрота культурных сдвигов, рост социальной, профессиональной, географической мобильности людей, новые индивидуализированные виды трудовой деятельности. Однако глобализация в значительной мере подталкивает этот процесс: умножая объем функциональных социальных связей индивида, часто анонимных и быстро преходящих, она тем самым ослабляет психологическую значимость для него связей устойчивых, обладающих насыщенным ценностно-духовным и эмоциональным содержанием.

Взаимодействие глобализации и индивидуализации в сознании человека исключительно многогранно. По своей сути - это два разнонаправленных и одновременно взаимодополняющих процесса. И тот и другой выводят человека из рамок представлений ограниченных семьей, городом или национальным государством. Он начинает ощущать себя гражданином не только своего государства, но и всего мира.

Глобализационный процесс приводит к унификации и дегуманизации современного общества, что характеризует его как дезинтеграционный процесс. Другим важным последствием культурной глобализации оказывается проблема идентичности личности. При отсутствии механизмов традиционной связи между людьми в условиях глобализации, где «другого» гораздо больше, чем «своего», идентичного «себе», накапливается синдром усталости, агрессивной неопределенности, отчуждения, неудовлетворенности жизненными возможностями. В условиях все большей атомизации личности и погружения в виртуальный мир, создаваемый компьютерной техникой искусственной реальности, человек все меньше ориентируется на «другого», утрачивает связь с ближним, этносом, нацией. В результате происходит жесткое подавление и выхолащивание национальных культур, что ведет к обеднению мировой цивилизации. Подобное положение может привести к установлению одномерного унифицированного вида, лишенного ценностей национальной религиозно-культурной идентичности.

6. Религия и глобализация в мировом сообществе

Глобализация очевидным образом способствует росту религиозности и сохранению традиционных, укорененных в религии институтов общественной жизни - в частности, американское влияние на Европу способствует распространению протестантского фундаментализма, движению против абортов, пропаганде семейных ценностей. В то же время глобализация благоприятствует распространению в Европе ислама и вообще релятивизирует сложившуюся в большинстве стран Старого Света секулярную систему общественных отношений. Ирландия - самое глобализированное государство мира. И, одновременно, население этой страны демонстрирует наиболее последовательное в Европе религиозное поведение.

Однако, во многих случаях «глобалистские ценности» разрушают политическую идеологию, связанную с религией, характер национального самосознания этносов, место и роль религии в жизни общества. Разрушение идеологий и социальных отношений, в которые органично веками была встроена религия, бросает ей опасный вызов, на который она должна найти достойный ответ, ибо иногда под вопросом оказывается само ее существование в обществе.

Современная глобальная религиозность - американская по своему происхождению и, в значительной степени, протестантская по содержанию.

Единственная черта современной «глобальной» религиозности, изначально не свойственная американской культуре, но являющаяся закономерным следствием глобализации, - это детерриториализация религии. Религия становится рассеянной поверх традиционных конфессиональных, политических, культурных и цивилизационных границ. Любая религия находит своих приверженцев там, где исторически их никогда не было, и теряет в регионах традиционного распространения.

Субъектом выбора все больше становится отдельная личность независимо от принадлежности к какой-либо религиозной или этнокультурной традиции. Плюрализм и даже эклектизм религиозных воззрений распространяется не только на уровне различных обществ, но и на уровне индивидуального сознания верующих. Массовое распространение получает эклектическое мировоззрение, сочетающее логически и генетически не связанные между собой элементы, почерпнутые из различных традиционных религий, квазинаучные и, наоборот, примитивные фольклорные представления, переосмысленные образы массовой культуры.

Выделяются основные типы реакции традиционных культур на глобализацию в религиозной сфере: агрессивное сопротивление, адаптация, секуляризация, сохранение традиционной религии, при ее эволюции в сторону принятия глобальных норм и ценностей. Под реакцией традиционных стран на глобализацию в религиозной сфере следует подразумевать их отношение к другим религиям и, прежде всего к протестантизму как основному протагонисту глобализации.

Наиболее часто старые традиционные религии стремятся вернуть себе былое влияние, играя на чувствах этнонационального самосознания. Эта связь оправдывается не только исторически, но и пространственной культурно-национальной привязкой церквей к определенным этносам, территориям и странам. Глобализация же в лице вестернизации и культурной унификации вынуждает сообщества на активные действия по укреплению своего идентитета, обостряя чувства национального самосознания и культурно-исторической принадлежности. Этнонациональный и религиозный интересы здесь не идентичны, но перед общей проблемой солидарны. А в сознании людей эти два фактора зачастую сращиваются, нередко подменяя друг друга.

В современном мире присутствует тенденция осознания значимости религии в противовес казавшейся необратимой секуляризации. При этом происходит своего рода формирование рынка религий - «религиозного глобал-маркета», действующего по принципу свободного предложения и выбора.

В религиозных процессах действуют иные тенденции глобализации, нежели в финансовых или технологических сферах. Глобализация не только интегрирует, но и дифференцирует, а применительно к религии - регионализирует, специализирует, обособляет. Именно поэтому так созвучны религиозная и национально-культурная реакции на глобализм. Соответственно, глобальная культура может не только способствовать объединению и даже внести свою лепту в «религиозный ренессанс», но содержит в себе определенный контрунификационный потенциал, действующий в противовес тенденции нивелирования культурных различий, в которых так часто обвиняют глобализацию. И уже, по наблюдению ученых, итогом глобализма и постмодерна стало не только ослабление роли национальных правительств, но и почти повсеместное, лингвистическое, культурное размежевание. Более того, не менее заметным итогом являются усиление местнических тенденций, фрагментация общества и регионализм, в частности признаваемый едва ли не главным препятствием на пути консолидации общеевропейских усилий.

Характеризуя религиозные процессы эпохи глобализации, нельзя оставить без внимания наблюдаемый в последнее время во всем мире подъем фундаменталистских религиозных движений. Религиозный фундаментализм оказался под пристальным вниманием не потому что стремится в прошлое или борется за каноническую чистоту, а потому что оказался тесно связанным с крайними агрессивными силами в обществе, став идейно-психологической, нравственно-ценностной, религиозно-правовой основой терроризма, который в свою очередь стал неизменным спутником глобализации.

7. Социологические и философские теории глобализации

В ХХ в. в социологии появились теории глобализации, трактующие сущность этого процесса с различных методологических позиций.

7.1. Теория империализма

Теория империализма (начало ХХ в. К. Каутский, В. Ленин, Н. Бухарин) основывается на утверждениях:

1. Империализм есть последняя стадия капитализма, когда перепроизводство и падение нормы прибыли вынуждают его прибегать к защитным мерам;

2. Империалистическая экспансия (завоевания, колонизация, экономический контроль) составляет суть стратегии капитализма, необходимой ему для спасения от неизбежного краха;

3. Экспансия преследует три цели: получение дешевой рабочей силы, приобретение дешевого сырья, открытие новых рынков сбыта товаров;

4. В результате мир становится асимметричным - на него распространяется внутригосударственная ситуация с классовой борьбой - несколько капиталистических метрополий эксплуатируют подавляющее большинство менее развитых стран;

5. Итог - рост международной несправедливости, увеличение разрыва между богатыми и бедными странами;

6. Только всемирная революция эксплуатируемых может разорвать этот порочный круг.

Теория мировой системы, изложенная И. Валлерстайном в 1970-е гг., стала современной версией теории империализма. Основные положения теории:

1. История человечества прошла три стадии: «минисистем» - относительно небольших, экономически самодостаточных единиц с четким внутренним разделением труда и единой культурой (от зарождения человечества до эпохи аграрных обществ); «мировых империй» - объединивших множество ранних «минисистем» (в их основе - экономика, ориентированная на сельское хозяйство); «мировых систем» («мировой экономики») - с XVI в., когда государство как регулирующая и координирующая сила уступает место рынку;

2. Возникшая капиталистическая система обнаруживает колоссальный потенциал к расширению;

3. Внутренняя динамика и способность обеспечивать изобилие товаров делают ее привлекательной для масс людей;

4. На этой стадии происходит иерархизация мирового сообщества: в нем выделяются три уровня государств: периферийные, полупериферийные и центральные;

5. Зарождаясь в центральных государствах Западной Европы, капитализм достигает полупериферии и периферии;

6. С крушением командно-административной системы в бывших странах социализма весь мир постепенно объединится в единую экономическую систему.

В 1980-е - 1990-е гг. появились новые теории глобализации, авторы которых стремились рассматривать данную проблему не только с экономической точки зрения. В этом отношении наиболее показательны концепции Э. Гидденса, Л. Склэра, Р. Робертсона, У. Бека и А. Аппадураи.

7.2. Теории глобальной системы Э. Гидденса и Л. Склэра

Э. Гидденс рассматривает глобализацию как прямое продолжение модернизации (14.3), считая, что глобализация имманентно (внутренне) присуща современности. Глобализация рассматривается им в четырех измерениях:

1. Мировая капиталистическая экономика;

2. Система национальных государств;

3. Мировой военный порядок;

4. Международное разделение труда.

При этом трансформация мировой системы происходит не только на мировом (глобальном) уровне, но и на местном (локальном).

Л. Склэр считает, что наиболее актуальный процесс - это формирование системы транснациональных практик, становящихся все более независимыми от условий внутри национальных государств и национально-государственных интересов в международных отношениях. Транснациональные практики, по его мнению, существуют на трех уровнях:

1. Экономическом;

2. Политическом;

3. Идеолого-культурном.

На каждом из уровней они образуют базовый институт, стимулирующий глобализацию. На уровне экономики это - ТНК, на уровне политики - транснациональный класс капиталистов, на уровне идеологии и культуры - консьюмеризм (идеологизированная экономическая практика или коммерциализированная идеологическая практика). Глобализация (по Л. Склэру) - это серия процессов формирования системы транснационального капитализма, преодолевающего национально-государственные границы.

7.3. Теории глобальной социальности

Теории глобальной социальности Р. Робертсона и У. Бека возникли на базе критики теории мировой системы И. Уоллерстайна и теорий глобальной системы Э. Гидденса и Л. Склэра.

По мнению Р. Робертсона, глобальная взаимозависимость национальных экономик и государств (И. Уоллерстайн) является лишь одним из аспектов глобализации, тогда как второй аспект - глобальное сознание индивидов столь же важен для превращения мира в «единое социокультурное место». Единство места в данном случае означает то, что условия и характер социальных взаимодействий в любой точке мира одни и те же, и что события в весьма удаленных точках мира могут быть условиями или даже элементами одного процесса социального взаимодействия. Мир «сжимается», становится единым, лишенным барьеров и дробления на специфические зоны социальным пространством.

Р. Робертсон переосмысливает соотношение глобальности и локальности. В процессе глобализации он выявляет две направленности:

1. Глобальную институционализацию жизненного мира;

2. Локализацию глобальности. При этом глобальная институционализация жизненного мира толкуется им как организация повседневных локальных взаимодействий и социализации непосредственным (минующим национально-государственный уровень) воздействием макроструктур мирового порядка, которые определяются:

1. Экспансией капитализма;

2. Западным империализмом;

3. Развитием глобальной системы СМИ.

Локализация глобальности отражает тенденцию становления глобального не «сверху», а «снизу», то есть через превращение взаимодействия с представителями иных государств и культур в рутинную практику, через включение в повседневную жизнь элементов инонациональных, «экзотических» локальных культур. Чтобы подчеркнуть взаимопроникновение глобального и локального, Р. Робертсон ввел специальный термин глокализация.

У. Бек развивает идеи Р. Робертсона. Он вводит понятие транснационального социального пространства и объединяет под общим названием «глобализация» процессы в сферах политики, экономики, культуры, экологии и т.д., которые, по его мысли, обладают собственной внутренней логикой и не сводятся один к другому. Глобализация в политической сфере, по его мнению, означает «размывание» суверенитета национального государства в результате действий транснациональных акторов и создания ими организационных сетей. Глобализация в экономике - наступление денационализированного, дезорганизованного капитализма, ключевыми элементами которого являются выходящие из-под национально-государственного контроля ТНК и спекуляции на транснациональных финансовых потоках. Глобализация в культуре - это глокализация - взаимопроникновение локальных культур в транснациональных пространствах, каковыми являются западные мегаполисы - Лондон, Нью-Йорк, Лос-Анджелес, Берлин и т. п.

7.4. Теория « воображаемых миров »

Теория «воображаемых миров», которую относят к третьему поколению теорий глобализации, сформулирована А. Аппадураи в конце 1980-х - середине 1990-х гг. Исследователь рассматривает глобализацию как детерриториализацию - утрату привязки социальных процессов к физическому пространству. В ходе глобализации, по его мнению, формируется «глобальный культурный поток», который распадается на пять культурно-символических пространств-потоков:

1. Этнопространство, которое образуется потоком туристов, иммигрантов, беженцев, гастарбайтеров;

2. Технопространство (образуется потоком технологий);

3. Финанспространство (образуется потоком капиталов);

4. Медиапространство (образуется потоком образов);

5. Идеопространство (образуется потоком идеологем).

Эти текучие, нестабильные пространства являются «строительными блоками» «воображаемых миров», в которых люди взаимодействуют, и взаимодействие это носит характер символических обменов. В рамках концепции «воображаемых миров» локальное как выражение этнокультурной идентичности, религиозного фундаментализма, общинной солидарности не предшествует исторически глобальному, а производится (конструируется) из тех же потоков образов, которые конституируют глобальное. Современное локальное столь же детерриториализовано, как и глобальное. Таким образом, в теоретической модели А. Аппадураи первоначальное противопоставление «локальное - глобальное» замещается противостоянием «территориальное - детерриториализованное», а глобальность и локальность выступают как две составляющие глобализации.

7.5. Деррида о процессе глобализации

Глобализация для Деррида - необратимый и закономерных процесс, который переживает сегодня мир, и который должен быть осмыслен со всей серьёзностью, какую может позволить себе философ.

Русское слово «глобализация» является не слишком удачным названием того процесса, с которым мы сегодня имеем дело, потому как для русского уха в этом слове скорее слышим образ некого обобщающего, гигантского, уравнивающего и даже потустороннего процесса, который весьма далёк от того мира, в котором мы живём. Процесс «глобализации» не соразмерен нашей повседневной жизни, он стоит выше конкретных миров и объемлет и стремится унифицировать всё разнообразие форм социальных организаций. В этом смысле, «глобализация» представляет собой не мировой, а все-мировой процесс. В русском слове не слышится «мирность» этого процесса, подобно тому, как она очевидна для француза , а акцентируется внимание на обобщении, всемирном, и космическом значении глобализации, подобно тому, как это слышит англичан . Поэтому всякий раз, используя это слово, Деррида уточняет, что он говорит именно о mondialisation, в котором ясно слышится создание мира, а не о globalization, в котором говорится о всемирном и над-мирном процессе.

Он тоже понимает мир как окружение, во-вторых, говорит о мире в пространственном, а не в психологическом смысле: человек находит себя в мире, а не создаёт его вокруг себя.

Деррида интересуют именно пути формирования общего мира людей таким образом, чтобы это не превращалось в поиск общего знаменателя для жизненных миров каждого отдельного человека. Иными словами, он задаётся вопросом о том, как достичь общности не утратив различий, той системы различий, которая, по словам Фуко, и может дать некое представление о (само)тождественности.

Деррида выступает одновременно как последователь христианского понимания пространства и против абстрагирования и идеализированного образа глобализации как однородного открытия границ. Даже если глобализация и не уничтожает индивидуальных особенностей и реализуется именно как взаимное открытие, тем не менее, это открытие всегда испытывает влияние тех или иных частных интересов и политический стратегий.

Процесс глобализации делает возможным и необходимым не только обобщение, но и освобождение от исторических корней и географических границ.

Конфликт между государственным и мировым, по мнению Деррида, вызван неясностью используемых понятий, таких как «глобализация», «мир» и «космополитизм».

Деррида не говорит прямо о конце национальных государств и не призывает отказаться от национального (что значило бы отказ от языка и истории), хотя частными интересами вряд ли можно руководствоваться, когда речь идёт о закономерном и неизбежном обобщении. Странность глобализации состоит в том, что все выступают за взаимное открытие границ до тех пор, пока это не касается частных государственных амбиций. Хотя открытие границ всегда и неизбежно сопряжено с ограничением государственного суверенитета и с делегированием части полномочий международным организациям. Парадокс состоит в том, что открытие границ не может проходить без взаимного ограничения. И Деррида находит основания для надежды в то, что на пути омирения права такое ограничение неизбежно: "Мы можем предвидеть и надеяться на то, что оно [право] будут необратимо развиваться, вследствие чего суверенитет национальных государств будет ограничен".Глобализацию он склонен рассматривать и как процесс развития права, выхода за стены политики, и утверждения его общечеловеческих основ, и как борьбу конкретных людей за свои права.

Формирование нового единого мирового пространства неизбежно влечёт за собой и изменение в области права, которому Деррида уделяет особенное внимание. Христианское представление о мире связано с понятием человечества как братства и именно в этом контексте Деррида ставит проблему всеобщих прав человека и публичного покаяния, которое сегодня стало не менее зрелищным событием, чем сама глобализация. Покаяние, всегда имеющее религиозный смысл, сегодня определяется ещё и новым устройством мира, понятиям о правах человека и гражданина, которым мы во многом обязаны глобализации.

Деррида затрагивает тему космополитизма лишь в связи с христианском пониманием мира, однако ничего специально не говорит о проблеме государственного и мирового гражданства.

В книге «Космополиты все стран, ещё одна попытка». Деррида тесно связывает темы города и космополитизма. Проблема города ставится Деррида как в правовом, так и в политическом аспекте. Во-первых, он рассматривает право города давать убежище, а значит выступать источником права (как в широком смысле, так и право на спасение), во-вторых, его интересует взаимосвязь права и того пространства, которым оно гарантировано и в котором имеет силу. Хотя правовые нормы и провозглашаются часто как универсальные, тем не менее, они всегда действуют в определённых границах, на некой суверенной территории: вольного города, субъекта федерации, независимого государства, а равно и в пределах одной ментальности и системы ценностей. Поэтому вопрос о праве всегда содержит в себе и вопрос о том, где это право имеет силу или откуда оно исходит, то есть вопрос политический.

Другим важным вопросом современных городов, наряду с правом на убежище, Деррида считает вопрос о гостеприимстве, которое в глазах современных жителей мегаполисов, озабоченных успешностью, занятостью, деловитостью, а с недавних пор и безопасностью, кажется сегодня или пережитком прошлого или непозволительной роскошью. Всё чаще современные города отказывают иногородним в праве на убежище, вводя новые и более совершенные формы контроля за своими гражданами. В этом кризисе гостеприимства проглядывает и общий упадок города как автономного правового пространства. Сегодня же мы имеем дело с «концом города» в том смысле, что город перестал быть убежищем и гражданство города не несёт более защитной функции. В связи с этим изменились как юридические, так и культурное представления об иностранце, иммигранте, депортированном, беженце, которых города привыкли считать опасными для себя и всё чаще склонны закрывать для них свои двери. Современный город перестал быть убежищем не из-за неконтролируемого наплыва иностранцев, а именно потому, что он утратил как правовую, так и культурную, языковую и политическую тождественность; нелегальная эмиграция стала в этом движении лишь второстепенным явлением. Не только статус, задаваемый местоположением района, но и сам уклад жизни столь отчаются в разных местах, что легче предположить сходство между жителями разных небольших городов, чем предполагать единство тех, кто живёт на Манхеттене и в Бронксе, на бульваре Распэль и в Сен Дени, на Пикадили лайн и в Ист энде, на Васильевском острове и в Красном селе, - да они и сами вряд ли чувствуют, что живут в одних и тех же городах.

Многочисленные города контрастов свидетельствуют не только о распаде города, но и о кризисе права, привыкшего существовать внутри городских стен. Вопрос о праве на убежище, праве на покаяние и гостеприимстве всякий раз избегает юридического разбирательства отчасти потому, что эти права, в строгом смысле, не являются нормами, главным образом, потому что они отсылают нас к тем естественным межчеловеческим отношениям, которые апостол Павел называл братством, а Маркс - родовыми отношениями. Тем отношениям, которые более очевидны, чем нормы права и более прочны, чем стены европейской рациональности. Деррида разделяет эту веру в очевидность братских отношений между людьми, поэтому гостеприимство не является юридическим актом физического лица, это действие не нагруженное ни общественным ни политическим значением. Право должно быть гарантировано не политической силой, стоящей за статусом гражданина, а самим бытием человека, его принадлежностью к роду человеческому. Но именно эти ближайшие для человека связи и оказываются заброшенными наиболее странным образом в системе общественных отношений.

По его мнению, «конец города» связан не только с тем, что гостеприимство, право на убежище или право на прощение стали фактами истории, но и с тем, что город перестал быть единым правовым пространством. Современный мегаполис превращается в скопище тех мест, которые Бодрийяр в своей лекции в МГУ называл «местами всеобщей коммуникации (аэропорта, метро, огромного супермаркета), местами, где люди лишаются своего гражданства, подданства, своей территории».

Однако не все современные исследователи рассматривают актуальные мировые процессы только лишь с позиции глобализации. Параллельно с глобализацией происходит регионализация мирового сообщества.

Литература

1. Ольшанский Д.А. Глобализация и Мир в философии Жака Деррида. http://www.credonew.ru/credonew/04_04/4.htm

2. Мещеряков Д.А. Глобализация в религиозной сфере общественного бытия // Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата философских наук. Омск: ГОУ ВПО «Омский государственный аграрный университет», 2007.

3. Ланцов С.А. Экономические и политические аспекты глобализации. http :// politex . info / content / view /270/40/

Образ современности был бы не полным без обращения к ее новой исторической определенности - глобальности. Глобализация вносит в историю новые структурные разграничения или различия, существенно обогащающие постмодерную современность.

Единства в трактовке глобализации, надо сказать, нет. Мнения здесь не только множатся, но и поляризуются. Для одних она - несомненное расширение возможностей для утверждения подлинного, или индивидуального, бытия всех субъектов исторического процесса: отдельных личностей, социальных групп, народов, стран, регионов. Для других - «девятый вал» истории, сметающий на своем пути все идентичности и самобытности. С одной стороны, ее явно упрощают: дайте срок и все само собой устроится. С другой - излишне драматизируют, обвиняя чуть ли не во всех смертных грехах: в хаотизации и криминализации общественной жизни, в повсеместном падении нравов, в обнищании целых стран и регионов, в стремительном распространении наркомании, СПИДа и т.д.

В оппозиционно-бинарной модели восприятия глобализации, заметим, ничего нового нет. Это обычное средство выявления и заострения действительно новой проблемы. Глобализация же - проблема, безусловно, новая. Уникальная, или радикально новая, если быть точным. Наибольшую путаницу в данную проблему вносят те, кто отождествляет глобализацию с модернизацией. В действительности же это разные исторические эпохи и принципиально отличные друг от друга процессы. Глобализация в смысле интеграции, нарастания целостности в рамках эпохи модерна (Нового времени) есть модернизация; «модернизация» же эпохи постмодерна (с последней четверти ХХ века) есть собственно глобализация. Модернизация в последнем случае «награждена» кавычками не зря: глобализация когерентна и органична не модернизации, а постмодернизации.

Материнское лоно глобализации - постиндустриальное, в основе своей Западное общество. Оттуда она растет, в той почве ее живительные соки, там она у себя дома. Но главное - именно там она по-настоящему и плодоносит. Из сказанного, однако, никак не следует, что глобализация не планетарное, а исключительно и только региональное («золотой миллиард») явление, процесс «консолидации развитых стран в их противостоянии остальному миру».

Глобальность потому и глобальна, что она не противостоит, а захватывает и охватывает. Если и есть в ней противостояние, то оно историческое (по отношению к предшествующему развитию), т.е. временное, а не пространственное. Но проблема здесь, несомненно, есть. Она - в том, как понимать этот захват или охват. Некоторым глобализация представляется изотропным информационно-технологическим процессом, равномерно, без разрывов и локальных «кристаллизаций» обволакивающим весь земной шарик. Но это, скорее всего, заблуждение.

Процесс глобализации в современном мире вряд ли является глобальным в смысле сплошным, фронтальным. Один из самых распространенных и, несомненно, удачных его образов - всемирная паутина (Интернет). От него, на наш взгляд, можно отталкиваться и в поиске общей структуры глобализации, ее организационной фактуры.

Глобализация - это эксплуатация гетерогенности, различий, а не гомогенности, унификации. Потенциал последнего до конца вычерпывается еще на стадии модернизации.

В этом радость (преимущества) и печаль (недостатки) современной исторической ситуации. Радость, преимущества: никто не покушается на локальные, региональные, любые другие особенности или отличия. Как ни странно, но именно процесс глобализации нам их в полной мере высветил и представил. Каждый (страна, народ, социальная группа, отдельный человек) может свободно (по собственному выбору и почину) самоутверждаться. Печаль, недостатки: признание, если не поощрение особенностей или отличий доведено до права хоть коснеть в них. Теперь самобытность можно отстаивать сверх всякой меры.

Глобализация к тому же довела до предела, сделала тотальным по проникновению рыночный принцип жизни. Теперь он распространяется не только на товары и услуги, но и на ценности, взгляды, мировоззренческие ориентации. Пожалуйста, выдвигай, пробуй, но что получится, что выживет, победит - решит рыночная конкуренция. Все, включая национальную культуру, имеет право на существование, а фактически - на выживание в условиях жесточайшей рыночной борьбы. Ясно, что тест на рынок и конкуренцию выдержит далеко не всякая самобытность. Ценностно-нормативные банкротства тоже станут, если уже не становятся, реальностью. Вообще идет процесс формирования единой, глобальной культуры бытия. В свете этой перспективы самобытные национально-культурные системы ценностей будут сохраняться, скорее всего, как этнографические заповедники, на уровне и в форме фольклора.

Постмодерная глобализация исключает агрессивные нападения и захваты - в ней и так уже все схвачено. Надеяться на помощь извне в такой ситуации не приходится. Зато многое, если не все теперь зависит от исторического выбора, от «воли к развитию» вполне (безмерно) самостоятельных субъектов истории. Шанс прорваться в постиндустриальную эпоху есть у всех, ну почти у всех. Остается только им воспользоваться.

Глобализация вызвана к жизни органической логикой исторического развития, подкрепленной инициативой и проективно-целевой активностью западного (а в перспективе - и всего) человечества. В результате расширения и, главное, содержательного наполнения «жизненного пространства» модернизации. Глобализация не могла не состояться. Она - необходимый этап в развитии человечества. Разнообразие не исключается, наоборот, предполагается, но теперь уже в рамках этого исторического типа.

Иначе говоря, нет альтернативы (противоположность) глобализации, но есть альтернативы (варианты) в рамках глобализации. Представлены они определенными национальными стратегиями встраивания в современные глобализационные процессы.

Понятие "глобализация". Информатизация общества - одна из причин его глобализации. Глобализация в сфере экономики и политики. Культурная глобализация: феномен и тенденции. Религия и глобализация в мировом сообществе. Социологические и философские теории.

Философское осмысление проблемы глобализации

1. Понятие «глобализация»

2. Информатизация общества как одна из причин создания глобального общества

3. Глобализация в сфере экономики

4. Глобализация в политической сфере

5. Культурная глобализация: феномен и тенденции

6. Религия и глобализация в мировом сообществе

7. Социологические и философские теории глобализации

7.1. Теория империализма

7.2. Теории глобальной системы Э. Гидденса и Л. Склэра

7.3. Теории глобальной социальности

7.4. Теория «воображаемых миров»

7.5. Деррида о процессе глобализации

1. Понятие «глобализация»

Под глобализацией следует понимать втягивание большей части человечества в единую систему финансово-экономических, общественно-политических и культурных связей на основе новейших средств телекоммуникаций и информационных технологий.

Предпосылкой появления феномена глобализации стало последствие процессов человеческого познания: развитие научного и технического знания, развитие техники, давшее возможность отдельно взятому индивиду воспринимать органами чувств объекты, находящиеся в различных точках земли и вступать с ними в отношения, а также естественно воспринимать, осознавать сам факт этих отношений.

Глобализация представляет собой совокупность сложных интеграционных процессов, охватывающих постепенно (или уже охвативших?) все сферы человеческого общества. Сам по себе этот процесс является объективным, исторически обусловленным всем развитием человеческой цивилизации. С другой стороны, современный ее этап во многом определяется субъективными интересами некоторых стран и транснациональных корпораций. С усилением данного комплекса процессов встает вопрос об управлении и контроле их развития, о разумной организации процессов глобализации, ввиду ее абсолютно неоднозначного влияния на этносы, культуры и государства.

Глобализация стала возможной благодаря всемирной экспансии западной цивилизации, распространению ценностей и институтов последней на прочие части мира. Кроме того, глобализация связана с трансформациями внутри самого западного общества, в его экономике, политике, идеологии, произошедшими за последние полстолетия.

2. Информатизация общества как одна из причин создания глобального общества

Информационная глобализация приводит к порождению феномена «глобального информационного сообщества». Данный термин достаточно широк и включает в себя, прежде всего глобальную унифицированную информационную индустрию, развивающуюся на фоне непрерывно возрастающей роли информации и знаний в экономическом и социально-политическом контексте. Данное понятие предполагает, что информация становится в обществе величиной, определяющей все прочие жизненные измерения. Действительно, происходящая информационная и коммуникативная революция заставляют переосмыслить отношение к таким фундаментальным понятиям как пространство, время и действие. Ведь глобализация может быть охарактеризована как процесс сжатия временных и пространственных дистанций. «Сжатие времени» является обратной стороной сжатия пространства. Сокращается время, которое требовалось для свершения сложных пространственных действий. Соответственно, каждая единица времени уплотняется, наполняется количеством деятельности, многократно превышающим то, которое можно было совершить когда-либо прежде. Когда время становится решающим условием совершения множества других событий, следующих за определенным действием, ценность времени значительно возрастает.

Сказанное позволяет понять, что пространство и время сжимаются не сами по себе, а в рамках комплексных - пространственным и временным образом разведенных - действий. Суть инноваций заключается в возможности эффективного менеджмента пространства и времени в глобальном масштабе: объединения массы событий в разное время и на разных участках земли в единый цикл. В этой согласованной цепочке событий, перемещений, трансакций каждый отдельный элемент приобретает значение для возможности целого.

3. Глобализация в сфере экономики

К п ричин ам глобализации в экономической сфере необходимо отнести следующие:

1. Повышение коммуникативной связности мира. Она связана как с развитием транспорта, так и с развитием коммуникативных средств.

Развитие транспортной коммуникации связано с научно-техническим прогрессом, который привел к созданию быстрых и надежных транспортных средств, вызвавших увеличение мирового товарооборота.

Развитие коммуникативных технологий привело к тому, что передача информации занимает теперь доли секунды. В экономической сфере это выражено в мгновенной передаче управленческих решений головной организации, в увеличении скорости решения кризисных проблем (зависит теперь только от скорости осмысления данной ситуации, а не от скорости передачи данных).

2. Выход производства за национальные рамки. Производство товаров начало постепенно утрачивать чисто национальную, государственную локализацию и распределяться по тем экономическим зонам, где какая-либо промежуточная операция оказывается дешевле. Теперь управляющая фирма может находиться в одном месте, проектирующая организация - совсем в другом, производство исходных деталей - в третьем, четвертом и пятом, сборка и отладка изделия - в шестом и седьмом, дизайн - разрабатываться в восьмом месте, а продажа готовой продукции осуществляться - в десятом, тринадцатом, двадцать первом, тридцать четвертом…

Современный этап глобализации в развитии экономической сферы характеризуется:

1. Образование громадных транснациональных корпораций (ТНК), которые в значительной мере освободились от контроля конкретного государства. Она сами начали представлять собой государства - только государства не «географические», а «экономические», базирующиеся не столько на территории, национальности и культуре, сколько на определенных секторах мировой экономики.

2. Возникновение внегосударственных источников финансирования: Международный валютный фонд, Международный банк реконструкции и развития и другие. Эти уже чисто «финансовые государства», ориентированы не на производство, а исключительно на денежные потоки. Бюджеты этих внегосударственных социумов зачастую во много раз превосходят бюджеты малых и средних стран. Вот эти «новые государства» являются сегодня основной унифицирующей силой реальности: любая страна, стремящаяся быть включенной в мировые экономические процессы вынуждена принимать те принципы, которые они устанавливают. Она влечет за собой переустройство местной экономики, социальное переустройство, открытие экономических границ, согласование тарифов и цен с установившимися на глобальном рынке и так т.д.

3. Формирование глобальной элиты - очень узкого круга людей, реально влияющих на масштабные экономические и политические процессы. Это связано с рекрутированием высшего менеджерского звена по всему миру.

4. Импорт низкоквалифицированной рабочей силы из беднейших, но богатых людскими резервами стран Третьего мира в Европу и США, где наблюдается демографический спад.

5. Непрерывное перемешивание «национальных реальностей». Мир обретает черты фрактальности: между любыми двумя его точками, относящимися к одному множеству (к одной экономике, к одной национальной культуре), всегда можно поместить третью, относящуюся к другому множеству (другой экономике, другой национальной культуре). Это связано с тем, что по «дороге глобализации» идут два встречных потока: вестернизация - внедрение западных паттернов (образцов жизни) на Юг и Восток, и ориентализация - внедрение в западную цивилизацию паттернов Востока и Юга.

6. Незападные ареалы человечества становятся объектами экономической глобализации; многие государства при всём этом теряют значительную часть своего суверенитета в особенности применительно к осуществлению экономической функции, являясь при всём этом «не более чем инструментами для продвижения глобального капитализма». На многих из них ложатся издержки экономической глобализации, которая приобретает асимметричный характер, когда богатство в невиданной степени концентрируется на одном полюсе, а бедность - на другом.

Экономика, таким образом, становится ведущей сферой глобализации, начиная с которой она неизбежно распространяется и на другие сферы жизни общества, вызывая далеко идущие социальные, социокультурные и политические изменения за пределами того очага, где они зарождаются.

4. Глобализация в политической сфере

Вслед за мировой экономикой началось формирование мировой политики.

Предпосылками глобализации в политической сфере послужили, во-первых, технологическая революция 1950-60-ых гг., повлекшая развитие материального производства, сфер транспорта, информатики и коммуникации. И, во-вторых, как следствие первого, выход экономики за национальные рамки.

Государство больше не способно полностью контролировать обмен в экономической, политической и социальной сферах, оно утрачивает свою прежнюю монопольную роль главного субъекта международных отношений. С точки зрения сторонников неолиберализма, полноправными субъектами международных отношений могут выступать транснациональные компании, неправительственные организации, отдельные города или иные территориальные общности, различные промышленные, торговые и иные предприятия, наконец, отдельные индивиды.

К традиционным политическим, экономическим, военным отношениям между государствами добавляются разнообразные связи между религиозными, профессиональными, профсоюзными, спортивными, деловыми кругами этих государств, причем их роли могут иногда быть равными. Утрата государством прежних места и роли в международном общении нашла выражение и в терминологии - замене термина «интернациональный» термином «транснациональный», то есть осуществляемый помимо государства, без его непосредственного участия.

На смену старым проблемам международной безопасности приходят новые, к которым государства и другие субъекты международной политики оказались не вполне готовы. К таким проблемам относится, например, угроза международного терроризма. До недавнего времени понятие «международный терроризм» больше подчеркивало международную опасность такого явления, чем обозначало реальный, очевидный фактор в международных отношениях. Последние события показали, что в мировой политике произошли качественные сдвиги.

5. Культурная глобализация: феномен и тенденции

Зарождающаяся глобальная культура - американская по своему содержанию. Конечно это не единственное направление изменений, между глобализацией и «американизацией» нельзя поставить знак равенства, но преобладающая тенденция, которая проявляется и, вероятно, будет проявляться в обозримом будущем.

Важнейшим явлением, сопровождающим глобальные изменения во многих странах, является локализация: глобальная культура принимается, но с существенными местными видоизменениями. Так, проникновение с Запада в Россию ресторанов быстрого питания привело к распространению фастфудов, предлагающих блюда традиционной русской кухни, с соответствующими русифицированными названиями. У локализации бывают и более глубокие аспекты. Так, буддистские движения на Тайване заимствовали многие организационные формы американского протестантизма, чтобы распространять религиозное учение, в котором нет ничего американского. Под видом локализации скрывается еще одна разновидность реакции на глобальную культуру, которая лучше всего характеризуется термином «гибридизация». Некоторые авторы называют эту модель «трансформационистской», поскольку она описывает «смешение культур и народов как порождение культурных гибридов и новых глобальных культурных сетей».

Одной из важных форм культурной глобализации является так называемая «обратная глобализация» или «истернизация», когда вектор культурного воздействия направлен не от центра к периферии, а наоборот. Вероятно, наиболее существенное культурное воздействие на Запад Азия оказывает не через организованные религиозные движения, а в форме так называемой культуры New Age. Очевидно ее влияние на миллионы людей в Европе и Америке как на уровне представлений (перевоплощение, карма, мистические связи между индивидом и природой), так и на уровне поведения (медитация, йога, тай-чи и боевые искусства). New Age гораздо менее заметна, чем упомянутые религиозные движения; но она привлекает к себе внимание все большего числа специалистов, изучающих религию. Остается гадать, до какой степени New Age будет влиять на «метрополию» зарождающейся глобальной культуры, изменяя, таким образом, ее форму.

Происходит своеобразное «вырождение» культуры, которое проявляется в замещении культурных отношений технологическими; в возникновении мультикультурализма, конечной целью которого становится «индивидуальная культура»; в подавлении базовых ценностей культуры - моральных, религиозных и этнических регуляторов; в распространении массовой культуры и индустрии удовольствий.

Анализируя процесс индивидуализации культуры в глобальном мире, необходимо отметить, что глобализация не является непосредственной причиной индивидуализации: ее стимулирует возрастающая подвижность и неустойчивость социально-групповой структуры общества и его нормативно-ценностных систем, быстрота культурных сдвигов, рост социальной, профессиональной, географической мобильности людей, новые индивидуализированные виды трудовой деятельности. При этом глобализация в значительной мере подталкивает этот процесс: умножая объем функциональных социальных связей индивида, часто анонимных и быстро преходящих, она тем самым ослабляет психологическую значимость для него связей устойчивых, обладающих насыщенным ценностно-духовным и эмоциональным содержанием.

Взаимодействие глобализации и индивидуализации в сознании человека исключительно многогранно. По своей сути - это два разнонаправленных и одновременно взаимодополняющих процесса. И тот и другой выводят человека из рамок представлений ограниченных семьей, городом или национальным государством. Он начинает ощущать себя гражданином не только своего государства, но и всего мира.

Глобализационный процесс приводит к унификации и дегуманизации современного общества, что характеризует его как дезинтеграционный процесс. Другим важным последствием культурной глобализации оказывается проблема идентичности личности. При отсутствии механизмов традиционной связи между людьми в условиях глобализации, где «другого» гораздо больше, чем «своего», идентичного «себе», накапливается синдром усталости, агрессивной неопределенности, отчуждения, неудовлетворенности жизненными возможностями. В условиях все большей атомизации личности и погружения в виртуальный мир, создаваемый компьютерной техникой искусственной реальности, человек все меньше ориентируется на «другого», утрачивает связь с ближним, этносом, нацией. В результате происходит жесткое подавление и выхолащивание национальных культур, что ведет к обеднению мировой цивилизации. Подобное положение может привести к установлению одномерного унифицированного вида, лишенного ценностей национальной религиозно-культурной идентичности.

6. Религия и глобализация в мировом сообществе

Глобализация очевидным образом способствует росту религиозности и сохранению традиционных, укорененных в религии институтов общественной жизни - в частности, американское влияние на Европу способствует распространению протестантского фундаментализма, движению против абортов, пропаганде семейных ценностей. В то же время глобализация благоприятствует распространению в Европе ислама и вообще релятивизирует сложившуюся в большинстве стран Старого Света секулярную систему общественных отношений. Ирландия - самое глобализированное государство мира. И, одновременно, население этой страны демонстрирует наиболее последовательное в Европе религиозное поведение.

При этом, во многих случаях «глобалистские ценности» разрушают политическую идеологию, связанную с религией, характер национального самосознания этносов, место и роль религии в жизни общества. Разрушение идеологий и социальных отношений, в которые органично веками была встроена религия, бросает ей опасный вызов, на который она должна найти достойный ответ, ибо иногда под вопросом оказывается само ее существование в обществе.

Современная глобальная религиозность - американская по своему происхождению и, в значительной степени, протестантская по содержанию.

Единственная черта современной «глобальной» религиозности, изначально не свойственная американской культуре, но являющаяся закономерным следствием глобализации, - это детерриториализация религии. Религия становится рассеянной поверх традиционных конфессиональных, политических, культурных и цивилизационных границ. Любая религия находит своих приверженцев там, где исторически их никогда не было, и теряет в регионах традиционного распространения.

Субъектом выбора все больше становится отдельная личность независимо от принадлежности к какой-либо религиозной или этнокультурной традиции. Плюрализм и даже эклектизм религиозных воззрений распространяется не только на уровне различных обществ, но и на уровне индивидуального сознания верующих. Массовое распространение получает эклектическое мировоззрение, сочетающее логически и генетически не связанные между собой элементы, почерпнутые из различных традиционных религий, квазинаучные и, наоборот, примитивные фольклорные представления, переосмысленные образы массовой культуры.

Выделяются основные типы реакции традиционных культур на глобализацию в религиозной сфере: агрессивное сопротивление, адаптация, секуляризация, сохранение традиционной религии, при ее эволюции в сторону принятия глобальных норм и ценностей. Под реакцией традиционных стран на глобализацию в религиозной сфере следует подразумевать их отношение к другим религиям и, прежде всего к протестантизму как основному протагонисту глобализации.

Наиболее часто старые традиционные религии стремятся вернуть себе былое влияние, играя на чувствах этнонационального самосознания. Эта связь оправдывается не только исторически, но и пространственной культурно-национальной привязкой церквей к определенным этносам, территориям и странам. Глобализация же в лице вестернизации и культурной унификации вынуждает сообщества на активные действия по укреплению своего идентитета, обостряя чувства национального самосознания и культурно-исторической принадлежности. Этнонациональный и религиозный интересы здесь не идентичны, но перед общей проблемой солидарны. А в сознании людей эти два фактора зачастую сращиваются, нередко подменяя друг друга.

В современном мире присутствует тенденция осознания значимости религии в противовес казавшейся необратимой секуляризации. При этом происходит своего рода формирование рынка религий - «религиозного глобал-маркета», действующего по принципу свободного предложения и выбора.

В религиозных процессах действуют иные тенденции глобализации, нежели в финансовых или технологических сферах. Глобализация не только интегрирует, но и дифференцирует, а применительно к религии - регионализирует, специализирует, обособляет. Именно поэтому так созвучны религиозная и национально-культурная реакции на глобализм. Соответственно, глобальная культура может не только способствовать объединению и даже внести свою лепту в «религиозный ренессанс», но содержит в себе определенный контрунификационный потенциал, действующий в противовес тенденции нивелирования культурных различий, в которых так часто обвиняют глобализацию. И уже, по наблюдению ученых, итогом глобализма и постмодерна стало не только ослабление роли национальных правительств, но и почти повсеместное, лингвистическое, культурное размежевание. Более того, не менее заметным итогом являются усиление местнических тенденций, фрагментация общества и регионализм, в частности признаваемый едва ли не главным препятствием на пути консолидации общеевропейских усилий.

Характеризуя религиозные процессы эпохи глобализации, нельзя оставить без внимания наблюдаемый в последнее время во всем мире подъем фундаменталистских религиозных движений. Религиозный фундаментализм оказался под пристальным вниманием не потому что стремится в прошлое или борется за каноническую чистоту, а потому что оказался тесно связанным с крайними агрессивными силами в обществе, став идейно-психологической, нравственно-ценностной, религиозно-правовой основой терроризма, который в свою очередь стал неизменным спутником глобализации.

7. Социологические и философские теории глобализации

В ХХ в. в социологии появились теории глобализации, трактующие сущность этого процесса с различных методологических позиций.

7.1. Теория империализма

Теория империализма (начало ХХ в. К. Каутский, В. Ленин, Н. Бухарин) основывается на утверждениях:

1. Империализм есть последняя стадия капитализма, когда перепроизводство и падение нормы прибыли вынуждают его прибегать к защитным мерам;

2. Империалистическая экспансия (завоевания, колонизация, экономический контроль) составляет суть стратегии капитализма, необходимой ему для спасения от неизбежного краха;

3. Экспансия преследует три цели: получение дешевой рабочей силы, приобретение дешевого сырья, открытие новых рынков сбыта товаров;

4. В результате мир становится асимметричным - на него распространяется внутригосударственная ситуация с классовой борьбой - несколько капиталистических метрополий эксплуатируют подавляющее большинство менее развитых стран;

5. Итог - рост международной несправедливости, увеличение разрыва между богатыми и бедными странами;

6. Только всемирная революция эксплуатируемых может разорвать этот порочный круг.

Теория мировой системы, изложенная И. Валлерстайном в 1970-е гг., стала современной версией теории империализма. Основные положения теории:

1. История человечества прошла три стадии: «минисистем» - относительно небольших, экономически самодостаточных единиц с четким внутренним разделением труда и единой культурой (от зарождения человечества до эпохи аграрных обществ); «мировых империй» - объединивших множество ранних «минисистем» (в их основе - экономика, ориентированная на сельское хозяйство); «мировых систем» («мировой экономики») - с XVI в., когда государство как регулирующая и координирующая сила уступает место рынку;

2. Возникшая капиталистическая система обнаруживает колоссальный потенциал к расширению;

3. Внутренняя динамика и способность обеспечивать изобилие товаров делают ее привлекательной для масс людей;

4. На этой стадии происходит иерархизация мирового сообщества: в нем выделяются три уровня государств: периферийные, полупериферийные и центральные;

5. Зарождаясь в центральных государствах Западной Европы, капитализм достигает полупериферии и периферии;

6. С крушением командно-административной системы в бывших странах социализма весь мир постепенно объединится в единую экономическую систему.

В 1980-е - 1990-е гг. появились новые теории глобализации, авторы которых стремились рассматривать данную проблему не только с экономической точки зрения. В этом отношении наиболее показательны концепции Э. Гидденса, Л. Склэра, Р. Робертсона, У. Бека и А. Аппадураи.

7.2. Теории глобальной системы Э. Гидденса и Л. Склэра

Э. Гидденс рассматривает глобализацию как прямое продолжение модернизации (14.3), считая, что глобализация имманентно (внутренне) присуща современности. Глобализация рассматривается им в четырех измерениях:

1. Мировая капиталистическая экономика;

2. Система национальных государств;

3. Мировой военный порядок;

4. Международное разделение труда.

При этом трансформация мировой системы происходит не только на мировом (глобальном) уровне, но и на местном (локальном).

Л. Склэр считает, что наиболее актуальный процесс - это формирование системы транснациональных практик, становящихся все более независимыми от условий внутри национальных государств и национально-государственных интересов в международных отношениях. Транснациональные практики, по его мнению, существуют на трех уровнях:

1. Экономическом;

2. Политическом;

3. Идеолого-культурном.

На каждом из уровней они образуют базовый институт, стимулирующий глобализацию. На уровне экономики это - ТНК, на уровне политики - транснациональный класс капиталистов, на уровне идеологии и культуры - консьюмеризм (идеологизированная экономическая практика или коммерциализированная идеологическая практика). Глобализация (по Л. Склэру) - это серия процессов формирования системы транснационального капитализма, преодолевающего национально-государственные границы.

7.3. Теории глобальной социальности

Теории глобальной социальности Р. Робертсона и У. Бека возникли на базе критики теории мировой системы И. Уоллерстайна и теорий глобальной системы Э. Гидденса и Л. Склэра.

По мнению Р. Робертсона, глобальная взаимозависимость национальных экономик и государств (И. Уоллерстайн) является лишь одним из аспектов глобализации, тогда как второй аспект - глобальное сознание индивидов столь же важен для превращения мира в «единое социокультурное место». Единство места в данном случае означает то, что условия и характер социальных взаимодействий в любой точке мира одни и те же, и что события в весьма удаленных точках мира могут быть условиями или даже элементами одного процесса социального взаимодействия. Мир «сжимается», становится единым, лишенным барьеров и дробления на специфические зоны социальным пространством.

Р. Робертсон переосмысливает соотношение глобальности и локальности. В процессе глобализации он выявляет две направленности:

1. Глобальную институционализацию жизненного мира;

2. Локализацию глобальности. При этом глобальная институционализация жизненного мира толкуется им как организация повседневных локальных взаимодействий и социализации непосредственным (минующим национально-государственный уровень) воздействием макроструктур мирового порядка, которые определяются:

1. Экспансией капитализма;

2. Западным империализмом;

3. Развитием глобальной системы СМИ.

Локализация глобальности отражает тенденцию становления глобального не «сверху», а «снизу», то есть через превращение взаимодействия с представителями иных государств и культур в рутинную практику, через включение в повседневную жизнь элементов инонациональных, «экзотических» локальных культур. Чтобы подчеркнуть взаимопроникновение глобального и локального, Р. Робертсон ввел специальный термин глокализация.

У. Бек развивает идеи Р. Робертсона. Он вводит понятие транснационального социального пространства и объединяет под общим названием «глобализация» процессы в сферах политики, экономики, культуры, экологии и т.д., которые, по его мысли, обладают собственной внутренней логикой и не сводятся один к другому. Глобализация в политической сфере, по его мнению, означает «размывание» суверенитета национального государства в результате действий транснациональных акторов и создания ими организационных сетей. Глобализация в экономике - наступление денационализированного, дезорганизованного капитализма, ключевыми элементами которого являются выходящие из-под национально-государственного контроля ТНК и спекуляции на транснациональных финансовых потоках. Глобализация в культуре - это глокализация - взаимопроникновение локальных культур в транснациональных пространствах, каковыми являются западные мегаполисы - Лондон, Нью-Йорк, Лос-Анджелес, Берлин и т. п.

7.4. Теория « воображаемых миров »

Теория «воображаемых миров», которую относят к третьему поколению теорий глобализации, сформулирована А. Аппадураи в конце 1980-х - середине 1990-х гг. Исследователь рассматривает глобализацию как детерриториализацию - утрату привязки социальных процессов к физическому пространству. В ходе глобализации, по его мнению, формируется «глобальный культурный поток», который распадается на пять культурно-символических пространств-потоков:

1. Этнопространство, которое образуется потоком туристов, иммигрантов, беженцев, гастарбайтеров;

2. Технопространство (образуется потоком технологий);

3. Финанспространство (образуется потоком капиталов);

4. Медиапространство (образуется потоком образов);

5. Идеопространство (образуется потоком идеологем).

Эти текучие, нестабильные пространства являются «строительными блоками» «воображаемых миров», в которых люди взаимодействуют, и взаимодействие это носит характер символических обменов. В рамках концепции «воображаемых миров» локальное как выражение этнокультурной идентичности, религиозного фундаментализма, общинной солидарности не предшествует исторически глобальному, а производится (конструируется) из тех же потоков образов, которые конституируют глобальное. Современное локальное столь же детерриториализовано, как и глобальное. Таким образом, в теоретической модели А. Аппадураи первоначальное противопоставление «локальное - глобальное» замещается противостоянием «территориальное - детерриториализованное», а глобальность и локальность выступают как две составляющие глобализации.

7.5. Деррида о процессе глобализации

Глобализация для Деррида - необратимый и закономерных процесс, который переживает сегодня мир, и который должен быть осмыслен со всей серьёзностью, какую может позволить себе философ.

Русское слово «глобализация» является не слишком удачным названием того процесса, с которым мы сегодня имеем дело, потому как для русского уха в этом слове скорее слышим образ некого обобщающего, гигантского, уравнивающего и даже потустороннего процесса, который весьма далёк от того мира, в котором мы живём. Процесс «глобализации» не соразмерен нашей повседневной жизни, он стоит выше конкретных миров и объемлет и стремится унифицировать всё разнообразие форм социальных организаций. В этом смысле, «глобализация» представляет собой не мировой, а все-мировой процесс. В русском слове не слышится «мирность» этого процесса, подобно тому, как она очевидна для француза , а акцентируется внимание на обобщении, всемирном, и космическом значении глобализации, подобно тому, как это слышит англичан . Поэтому всякий раз, используя это слово, Деррида уточняет, что он говорит именно о mondialisation, в котором ясно слышится создание мира, а не о globalization, в котором говорится о всемирном и над-мирном процессе.

Он тоже понимает мир как окружение, во-вторых, говорит о мире в пространственном, а не в психологическом смысле: человек находит себя в мире, а не создаёт его вокруг себя.

Деррида интересуют именно пути формирования общего мира людей таким образом, чтобы это не превращалось в поиск общего знаменателя для жизненных миров каждого отдельного человека. Иными словами, он задаётся вопросом о том, как достичь общности не утратив различий, той системы различий, которая, по словам Фуко, и может дать некое представление о (само)тождественности.

Деррида выступает одновременно как последователь христианского понимания пространства и против абстрагирования и идеализированного образа глобализации как однородного открытия границ. Даже если глобализация и не уничтожает индивидуальных особенностей и реализуется именно как взаимное открытие, тем не менее, это открытие всегда испытывает влияние тех или иных частных интересов и политический стратегий.

Процесс глобализации делает возможным и необходимым не только обобщение, но и освобождение от исторических корней и географических границ.

Конфликт между государственным и мировым, по мнению Деррида, вызван неясностью используемых понятий, таких как «глобализация», «мир» и «космополитизм».

Деррида не говорит прямо о конце национальных государств и не призывает отказаться от национального (что значило бы отказ от языка и истории), хотя частными интересами вряд ли можно руководствоваться, когда речь идёт о закономерном и неизбежном обобщении. Странность глобализации состоит в том, что все выступают за взаимное открытие границ до тех пор, пока это не касается частных государственных амбиций. Хотя открытие границ всегда и неизбежно сопряжено с ограничением государственного суверенитета и с делегированием части полномочий международным организациям. Парадокс состоит в том, что открытие границ не может проходить без взаимного ограничения. И Деррида находит основания для надежды в то, что на пути омирения права такое ограничение неизбежно: "Мы можем предвидеть и надеяться на то, что оно [право] будут необратимо развиваться, вследствие чего суверенитет национальных государств будет ограничен".Глобализацию он склонен рассматривать и как процесс развития права, выхода за стены политики, и утверждения его общечеловеческих основ, и как борьбу конкретных людей за свои права.

Формирование нового единого мирового пространства неизбежно влечёт за собой и изменение в области права, которому Деррида уделяет особенное внимание. Христианское представление о мире связано с понятием человечества как братства и именно в этом контексте Деррида ставит проблему всеобщих прав человека и публичного покаяния, которое сегодня стало не менее зрелищным событием, чем сама глобализация. Покаяние, всегда имеющее религиозный смысл, сегодня определяется ещё и новым устройством мира, понятиям о правах человека и гражданина, которым мы во многом обязаны глобализации.

Деррида затрагивает тему космополитизма лишь в связи с христианском пониманием мира, однако ничего специально не говорит о проблеме государственного и мирового гражданства.

В книге «Космополиты все стран, ещё одна попытка». Деррида тесно связывает темы города и космополитизма. Проблема города ставится Деррида как в правовом, так и в политическом аспекте. Во-первых, он рассматривает право города давать убежище, а значит выступать источником права (как в широком смысле, так и право на спасение), во-вторых, его интересует взаимосвязь права и того пространства, которым оно гарантировано и в котором имеет силу. Хотя правовые нормы и провозглашаются часто как универсальные, тем не менее, они всегда действуют в определённых границах, на некой суверенной территории: вольного города, субъекта федерации, независимого государства, а равно и в пределах одной ментальности и системы ценностей. Поэтому вопрос о праве всегда содержит в себе и вопрос о том, где это право имеет силу или откуда оно исходит, то есть вопрос политический.

Другим важным вопросом современных городов, наряду с правом на убежище, Деррида считает вопрос о гостеприимстве, которое в глазах современных жителей мегаполисов, озабоченных успешностью, занятостью, деловитостью, а с недавних пор и безопасностью, кажется сегодня или пережитком прошлого или непозволительной роскошью. Всё чаще современные города отказывают иногородним в праве на убежище, вводя новые и более совершенные формы контроля за своими гражданами. В этом кризисе гостеприимства проглядывает и общий упадок города как автономного правового пространства. Сегодня же мы имеем дело с «концом города» в том смысле, что город перестал быть убежищем и гражданство города не несёт более защитной функции. В связи с этим изменились как юридические, так и культурное представления об иностранце, иммигранте, депортированном, беженце, которых города привыкли считать опасными для себя и всё чаще склонны закрывать для них свои двери. Современный город перестал быть убежищем не из-за неконтролируемого наплыва иностранцев, а именно потому, что он утратил как правовую, так и культурную, языковую и политическую тождественность; нелегальная эмиграция стала в этом движении лишь второстепенным явлением. Не только статус, задаваемый местоположением района, но и сам уклад жизни столь отчаются в разных местах, что легче предположить сходство между жителями разных небольших городов, чем предполагать единство тех, кто живёт на Манхеттене и в Бронксе, на бульваре Распэль и в Сен Дени, на Пикадили лайн и в Ист энде, на Васильевском острове и в Красном селе, - да они и сами вряд ли чувствуют, что живут в одних и тех же городах.

Многочисленные города контрастов свидетельствуют не только о распаде города, но и о кризисе права, привыкшего существовать внутри городских стен. Вопрос о праве на убежище, праве на покаяние и гостеприимстве всякий раз избегает юридического разбирательства отчасти потому, что эти права, в строгом смысле, не являются нормами, главным образом, потому что они отсылают нас к тем естественным межчеловеческим отношениям, которые апостол Павел называл братством, а Маркс - родовыми отношениями. Тем отношениям, которые более очевидны, чем нормы права и более прочны, чем стены европейской рациональности. Деррида разделяет эту веру в очевидность братских отношений между людьми, поэтому гостеприимство не является юридическим актом физического лица, это действие не нагруженное ни общественным ни политическим значением. Право должно быть гарантировано не политической силой, стоящей за статусом гражданина, а самим бытием человека, его принадлежностью к роду человеческому. Но именно эти ближайшие для человека связи и оказываются заброшенными наиболее странным образом в системе общественных отношений.

По его мнению, «конец города» связан не только с тем, что гостеприимство, право на убежище или право на прощение стали фактами истории, но и с тем, что город перестал быть единым правовым пространством. Современный мегаполис превращается в скопище тех мест, которые Бодрийяр в своей лекции в МГУ называл «местами всеобщей коммуникации (аэропорта, метро, огромного супермаркета), местами, где люди лишаются своего гражданства, подданства, своей территории».

При этом не все современные исследователи рассматривают актуальные мировые процессы только лишь с позиции глобализации. Параллельно с глобализацией происходит регионализация мирового сообщества.

Литература

1. Ольшанский Д.А. Глобализация и Мир в философии Жака Деррида. http://www.credonew.ru/credonew/04_04/4.htm

В результате изучения материала данной главы студент будет:

знать

• предысторию глобализации, основные интеграционные тренды;
• содержание концепции хорошего общества и его отличие от идеального общества;
• как проявляется тяга к трансцендированию в современном обществе;
• основные подходы к пониманию рациональности;

уметь

• анализировать влияние глобализации на социальную, политическую и экономическую жизнь общества;
• объяснять характер изменений в сфере культуры в постиндустриальных обществах;
• использовать различные подходы к пониманию рациональности;
• применять полученные знания для построения собственных суждений при изучении различных процессов и явлений;

владеть

• основным терминологическим аппаратом в области политической философии;
• навыками анализа проблем современной политической философии;
• способностью формулировать на основе приобретенных знаний собственные суждения и аргументы по определенным проблемам.

Из множества проблем современной политической философии нами выбраны те, что гак или иначе проявляются в других проблемах, дают им исходный импульс, определяя саму их постановку.

Глобализация

Глобализация – общемировой процесс социально-экономической, общественно-политической, культурно-языковой, информационной интеграции. Современная глобализация является закономерным развитием ряда явлений и тенденций развития цивилизации. Вот только некоторые из них:

• исторические империи как протоглобальные общества, реализующие некие универсальные, общечеловеческие политические проекты. Наиболее очевидные примеры: империя Александра Македонского, Римская империя, Британская империя;
• период великих географических открытий, последовавшая экспансия европейских стран, колониальный раздел мира иа несколько крупных колониальных империй;
• появление в XVII в. первых межконтинентальных компаний (Ост-Индская голландская компания). Развитие этой экономической практики в дальнейшем;
• глобальные транспортные водные пути, работорговля;
• развитие транспорта (железных и автомобильных дорог, авиации) и средств связи (почта, телеграф, телефон);
• крупные международные соглашения и союзы: Вестфальский мир 1648 г., Венский мир 1815 г., Ялтинское соглашение 1945 г.

Современная глобализация проявляется в нарастании таких тенденций, как:

• формирование мировых рынков, включая рынок труда, мировой масштаб конкуренции на них;
• мировое разделение труда и специализация экономик, аутосорсинг из развитых стран в развивающиеся;
• рост олигополий и монополий, в том числе транснациональных корпораций;
• стандартизация экономических и технологических процессов, отчасти законодательства;
• нерегулируемое перемещение капитала;
• формирование информационного общества, всемирного проектно-сетевого социума;
• интенсивная миграция и мультикультурализм национальных государств;
• создание и деятельность наднациональных и всемирных организаций – от ООН, ЮНЕСКО, ВТО, ОЭСР до АСЕАН, ЕС, НАФТА, СНГ;
• влияние мировых валют на экономические процессы в разных странах, увеличение роли МВФ и МБРР, фондовых бирж;
• глобальный характер Интернета, мобильной и IT-телефонии;
• рост международного туризма и гуманитарных контактов, в том числе в сфере образования.

В политической философии глобализация может пониматься в объективном плане как развивающийся процесс всемирной интеграции, обусловленный общим ходом цивилизационного развития. И глобализацию можно понимать оценочно – с точки зрения результатов и последствий глобализационного процесса. Действительно, глобализация порождает ряд обстоятельств, создающих невиданные ранее возможности экономического, социального, гуманитарного развития: формируются общемировые рынки; конкуренция носит всеобщий характер, что создает мощные стимулы инновационного развития; создаются невиданные ранее возможности партнерства и кооперации; в глобализированной экономике необязательно быть "большим и толстым", даже маленькие компании способны занять монопольную позицию в сети мировой экономики, но для этого они должны формировать уникальное предложение. Только уникальное глобально.

При этом отказ от глобализации тут же ставит в полную зависимость от нее, потому что ни одно общество в современном мире не может развиваться в полной экономической изоляции.

В результате интеграция рынков сочетается с мировой специализацией, делающей иногда ненужными усилия некоторых государств по развитию самодостаточных экономик. Например, социалистическим правительством Румынии ценой больших затрат была проведена индустриализация. Но в современных условиях румынские автомобили, танки, самолеты оказались ненужными даже самой Румынии.

В настоящее время довольно отчетливо просматриваются очертания трендов глобальной специализации:

• постиндустриальная экономика знаний – преимущественно страны, первыми прошедшие модернизацию;
• индустриальная экономика – преимущественно азиатские страны;
• сырье (от полезных ископаемых до сельскохозяйственной продукции) – страны Латинской Америки, Ближнего Востока, Африки и Россия.

Позиции негативного оценочного отношения к глобализации довольно активны в современной России, что обусловлено слабыми позициями в мировой конкуренции российской экономики, инвестиционном климате, правовой и социальной сферах. Только за последнее десятилетие прошлого века из страны было выведено более 300 млрд долл., что составляет в нынешних ценах приблизительно три плана Маршалла, позволившего восстановить послевоенную экономику европейских стран.

Экономические достоинства глобализации для конкурентоспособных производителей очевидны. Но не менее очевидны и возможности в информационной, социальнокультурной и гуманитарной сферах. Так, глобализация создает невиданные ранее возможности развития человеческого капитала, когда личность, сохраняя свою базовую культурную идентичность, получает возможность дополнять ее другими жизненными компетентностями, каждая из которых дает личности дополнительные возможности самореализации и конкурентные преимущества на глобальном рынке труда. В современной Западной Европе только 50% населения считают себя европейцами (т.е. видят себя прежде всего принадлежащими к Европейскому союзу), но не видят в этом угрозу своей национальной и этнической принадлежности, так как каждая культура (язык, исторические традиции, духовный опыт) дают дополнительные компетентности, расширяя человеческий капитал и жизненные возможности личности.

В политической и даже правовой сфере интеграционные процессы также создают новые позитивные реалии, политико-правовые гарантии. Например, иски в Европейский суд по правам человека иногда становятся последней надеждой граждан государств, не всегда соблюдающих права человека.

Так или иначе, но глобализация – процесс неоднородный и неоднозначный. В политическом плане она взрывает Вестфальскую систему национальных государств, ограничивая их суверенитет. Возникает новая система взаимосвязей и взаимодействий государств с тенденцией к лидерской роли США и стран НАТО.

Складывается некое мировое сообщество (world society ) элиты (в том числе на уровне личных отношений и связей) и некое сообщество международных трансгосударственных организаций (international community).

Главное политическое следствие – тенденция к формированию и установлению мирового порядка, связанного с рядом неоднозначных особенностей, таких как:

• иерархия государств и их взаимоподдержки, ограничивающей суверенитет. Высшие из таких государств образуют надгосударственные структуры, такие как ОЭСР, G8, G20, в рамках которых вырабатываются решения, задающие ориентиры мирового развития;
• развитие глобальных транспортных, информационных сетей и взаимозависимость экономик;
• неспособность отдельных государств своими силами решить глобальные по своей сути проблемы;
• осознание роли целостности человеческой цивилизации, взаимозависимости ее частей, когда чрезмерное развитие ипотечного кредита способно вызвать мировой экономический кризис, а уничтожение лесов в Бразилии – ураганы и жару в Европе;
• ведущая роль экономики знаний, а власть знаний достаточно недемократична по самой своей сути;
• кризис экономической науки, экологии, неспособных предсказывать кризисные ситуации. Научные открытия вес более расширяют сферу бессилия человеческого разума;
• аларм (тревожность, переживание постоянной угрозы безопасности) как осознание общих опасностей – рисков в экономике, экологии, эпидемий, природных и техногенных катастроф, применения ядерного оружия;
• кризис гуманизма Просвещения, провозгласившего главной ценностью человека и его потребности. Плоды Просвещения оказались если не горькими, то довольно неоднозначными;
• осознание, что есть бо́льшие ценности, чем человек, зависимости всех от всех порождают запрос на новые общие ценности, необходимость соответствующих политических институтов, обеспечивающих удержание общего контроля.

Эти особенности не способствуют развитию свободы, творческому "диалогу культур", их "синтезу". Наоборот, они стимулируют мотивацию к безопасности, ограничениям свободы, манипулированию общественным сознанием, что проявляется в информационных войнах, интеграции деятельности спецслужб, войнах и революциях "нового типа".

SWOT-анализ "плюсов" и "минусов" глобализации представлен в табл. 10.1.

Таблица 10.1

Позитивные и негативные следствия глобализации

Позитивные	Негативные
Экономическое развитие Конкурентные экономики Международное разделение труда Консолидация ресурсов Транспортные, информационные сети Деидеологизация "Диалог культур", мультикультурализм Международные транс- и наднациональные организации World society Общечеловеческая культура и жизненная компетентность	Взаимозависимость экономик Новая мировая ситема национальных государств ("взрыв Вестфальской системы) Иерархия государств Экологические проблемы Манипулирование общественным сознанием Войны и революции нового типа Глобальные масштабы наркобизнеса, преступности, терроризма Аларм и хорроризация

Позитивные и негативные последствия глобализации столь же неотделимы и предполагают друг друга, как полюса одного магнита: невозможно отделить один полюс от другого, разрезав магнит, мы получаем два новых магнита с теми же полюсами.

Поэтому с этой противоречивостью и неоднозначностью глобализации необходимо жить и работать как с нынешним этапом развития человеческой цивилизации. Политическая парадоксальность глобализации заключается в том, что этот мировой порядок, обладающий антидемократическими имперскими чертами, апеллирует к идеям демократии и прав человека.

Дискуссия вокруг глобализации дала вторую жизнь геополитике, противостоящей как цивилизационному, так и формационному подходу в политической истории.

Формационный подход, наиболее полно и детально представленный в марксизме, рассматривает исторический процесс как смену общественно-экономичесих формаций (первобытно-общинный строй, рабовладение, феодализм, капитализм, коммунизм), каждая из которых дает новый уровень развития производительных сил общества и общественной производительности труда, а также новый уровень свободы личности.

В цивилизационном подходе (А. Тойнби, И. Данилевский, А. Шпенглер) каждая цивилизация самодостаточна, развитие и исторический прогресс допускаются, но у каждой цивилизации свой путь развития, кумулятивный исторический прогресс с этой точки зрения не существует.

Геополитику (К. Хаусхофер, Р. Генон, А. Дугин) развитие в принципе не интересует. С этой точки зрения есть только факторы: географическое положение, размеры территории, климат, природные ресурсы, демографические характеристики, военно-экономический потенциал. Геополитика возникла для обслуживания внешней политики. Именно Хаусхофер предложил концепцию жизненного пространства, с помощью которой гитлеровская Германия обосновывала свою имперскую экспансию. Эта особенность геополитики сохраняется до сих пор. Если она что-то и объясняет, то в межимперских отношениях, тем самым обслуживая имперские амбиции, а в своем противостоянии глобализации и глобализму геополитика обычно оказывается связанной с оправданием национализма и шовинизма. Специализация и поляризация глобализированного мира аккумулирует потенциал рессентимента и протеста, одним из проявлений которых стал терроризм, связываемый преимущественно с активизировавшимся радикальным исламом. Фактически мы имеем дело с альтернативным глобалистским проектом, что выражается в претензии на универсальную всеобщность, нормативности экономической и повседеневной жизни, образования, политической архаизации, основанной на идее теократии. Идеи конфликта культур в современной цивилизации заслуживают отдельного внимания, которое будет им уделено в разделах, посвященных политической культуре.

Иногда глобализацию обвиняют в нивелировке, усреднении не только товаров и услуг, но и культуры. Однако с ходом истории становится ясным, что глобализация не только и не столько усредняет, сколько формирует запрос на уникальность и неповторимость. Это убедительно демонстрирует пример Китая, стран ЮВА, Индии, в последнее время Бразилии, ЮАР. Ставка на собственную культурную уникальность, исторические традиции в сочетании с освоением современных технологий, развитием науки приносит очевидные результаты.

Глобализация сама по себе не может лишить исторической памяти. Наоборот, она создает возможности ее сохранения и не только музеефикации, но и включения в общемировой оборот коммуникаций, исследований, контактов, туризма. Создание страны – уникального "бутика" – становится нередким способом эффективного вхождения даже малого государства в глобализированное культурно-экономическое пространство. А опыт Сингапура даст пример создания новой собственной национальной идентичности на основе нескольких этнических культур и конструктивного освоения имперского опыта.

Бездумное же копирование чужих политических образцов, не подкрепленное экономическим развитием, формированием институциональной среды, достижением определенного качества социальной жизни, делает страну (государство и общество) некокурентоспособными со всеми вытекающими отсюда негативными последствиями. Недаром даже самые убежденные антиглобалисты уже не выступают против глобализации в экономической сфере, называя себя альтерглобалистами, имея в виду требование создания условий беспрепятственного пересечения границ не только товаров и финансов, но и людей.

Согласно Л. К. Брессер-Перейра, "новые правые" (транснациональные компании) рассматривают глобализацию как выгоду, "старые правые, как и старые левые" – как угрозу, "новые левые" – как вызов (рис. 10.1).

Рис. 10.1.

Нетрудно заметить, что главными сторонниками глобализации являются экономические круги, бизнес. Государство стремится занять в глобализированном рынке свою уникальную позицию, максимально оптимизировав выгоды от этого. Параллельно представители общественности выстраивают свои наднациональные связи и структуры.

Соотношение между ними структурно ("треугольник") напоминает структуру межсекторального партнерства бизнеса, государства и организованной общественности. Поэтому более конструктивно говорить не столько о противостоянии экономической апологетики глобализации ее критике "справа" (государственничсско-националистической позиции) и "слева" (солидаристско-либеральной позиции), сколько о конкретной технологии их взаимодействия. Так, Э. Гидденс предложил "третий путь" в глобализации, отличный как от излишне оптимистичного, так и излишне критицистского отношения к глобализации: перейти к рассмотрению глобализации "изнутри" проблемы. С этой позиции роль государства "выше" и "ниже" рынка. Выше в том смысле, что государство берет на себя функции, которые бизнес и предпринимательство не могут обеспечить. Речь идет об обеспечении (создании) неделимых благ, связанных с развитием социального и человеческого капитала: "снизу рынка" – это экология, здравоохранение, демографические проблемы, а "сверху" – образование, культура, духовная жизнь.

Осмысление глобализации по-новому поставило вопрос о роли империй в историческом развитии. Действительно, глобализация как идея универсального всеобщего государства в истории присутствовала всегда. Ее проектами, "ласточками", "пробами пера" выступали исторические империи, каждая из которых претендовала на некий универсальный политический проект.

Таким проектом глобализации в XIX столетии стала Британская империя, охватившая полмира и над которой "никогда не заходило солнце". Этот проект исчерпал себя к началу XX в. и был остановлен глобальными тоталитаристски nui проектами коммунизма и фашизма.

По мнению А. Кожева, глобализация есть переход от локальных империй к полному универсализму и гомогенности, еще большему приближению к полному контролю над природой. Глобализация открывает также и перспективу новой морали: "альтруизма во имя целостности человеческой всеобщности". Корни такого подхода прослеживаются в биологии, и представления о живом могут быть продолжены в социальном плане, например, на прослеживании линии усложнения развития:

одноклеточные → многоклеточные → организм →

→ семья → род (клан) → общество → государство →

→ человечество.

В этом плане глобализированный мир может рассматриваться как следующий уровень самоорганизации и интеграции жизни. Генетический "не-эгоизм" клетки продолжается в организме, личности, нации. Действительно, человек потребляет сверх необходимого индивиду, создавая излишек, необходимый для воспроизводства семьи. Также и общественное потребление предполагает ресурс возможной дальнейшей интеграции. Производя излишек, индивид и социум, с одной стороны, создают ресурсы и перспективу собственного развития, а с другой – своей интеграции в некую еще большую целостность. Глобализация, Интернет могут служить примерами такого дальнейшего развития социальной природы человека.